Дела были жаркие.
Я твердо верю, прошу и тебя, Надюша, верить, что, невзирая ни на что, мы скоро нанесем врагу смертельный удар. Какие есть храбрые, беззаветно преданные люди в нашей стране! И сколько их!
Скорей бы получить от вас весточку. Целую вас крепко-крепко».
Утром командарм прощался со штабом. Он шутил, посмеивался, но Лобачеву, Сорокину, Шалину было видно, как нелегко командарму расставаться с ними.
Особенно тяжело было прощаться с полковником Шалиным. Они были друзьями искренними и верными.
Судьба свела их в трудное для Лукина время. Когда Шалин в июле 1939 года стал начальником одного из управлений штаба Сибирского военного округа, над Лукиным еще не рассеялись тучи тридцать седьмого года. С неснятым строгим выговором по партийной линии Михаил Федорович числился в списке «неблагонадежных». Лишь благодаря вмешательству командующего войсками округа командарма 2 ранга Калинина, а затем Ворошилова и Ярославского Лукин не был уволен из армии и не был репрессирован. Но были и в округе «жаждущие крови». Особенно горячие споры разгорелись на партийном собрании штаба, где обсуждали характеристику Лукина для партийной комиссии Главного политического управления РККА. От этой характеристики во многом зависела его судьба. И здесь Шалин проявил принципиальность. На собрании он выступил в защиту Лукина. А вскоре с него было снято партийное взыскание. Когда Лукина назначили командующим 16-й армией, он предложил Шалину должность начальника штаба. С тех пор они работали рука об руку.
И вот сейчас надо расставаться. И встретятся ли они когда-нибудь еще?
— Мы-то, Михаил Алексеевич, все-таки живы-здоровы, назначения новые получили. А ведь не все сегодня с нами. Мишулин со своими танкистами и мотострелками все еще дерется. Хотя он временно и в двадцатой армии, но наш.
— Да, пятьдесят седьмая еще пробивается из окружения, — ответил Шалин и добавил — Трудно Мишулину.
В то время когда главные силы 16-й и 20-й армий вышли к Днепру и переправились на восточный берег, дивизия полковника Мишулина все еще продолжала драться с врагом далеко от днепровских переправ.
Полковнику Мишулину было приказано занять оборону в районе совхоза «Шокино», подчинить себе части 1-й Московской, Пролетарской мотострелковой дивизии подполковника Майского и 153-й стрелковой дивизии, которые занимали оборону в этом районе.
Из всех распоряжений следовал один вывод: район удерживать до последнего бойца и без приказа ни шагу назад. Требовалось сковать действия врага и этим помочь войскам переправиться в районе Соловьево и Ратчино.
С каждым днем нажим противника усиливался. В изнурительных боях гибли люди. Посланный за боеприпасами, горючим и продовольствием автотранспорт не возвратился. На доклады телеграфом о сложившейся обстановке Мишулин получил указание: «Держать оборону». И мишулинцы держали оборону.
Утром на командный пункт Мишулина прибежал старшина, радист. Он был сильно возбужден. Широкоплечий детина стоял перед полковником, держал в руке листок и молчал.
— Что стряслось? — недовольно спросил Мишулин. Ничего хорошего из штаба армии он уже не ждал.
— Разрешите обратиться, товарищ генерал-лейтенант? — наконец выдавил из себя старшина.
Мишулин удивленно посмотрел по сторонам: к какому такому генералу обращается старшина.
— Вы что, выпили? — пристально всматриваясь в лицо старшины, строго спросил полковник. — Здесь нет никакого генерал-лейтенанта.
— Никак нет… есть, — запинался старшина. — Только что передавало радио Москвы, что вам присвоено звание Героя Советского Союза и генерал-лейтенанта.
— А ты ничего не напутал, старшина?
— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант! — обрел наконец голос старшина и, уже не скрывая счастливой улыбки, совсем не по уставу добавил: — Слово в слово! Головой ручаюсь!
— Голову береги, у нас каждый человек на счету. За новость благодарю.
Старшина, четко повернувшись, убежал. А Мишулин все держал в руке листок и вопросительно поглядывал на стоящего рядом начальника штаба майора Рудого.
— Ты что-нибудь понимаешь в этом?
Рудой пожал плечами.
— А вообще-то, — заговорил он, — за бои под Красным, помнится, генерал Курочкин обещал представить вас к Герою. Видно, сдержал слово.
— Допустим, Герой. Но при чем тут генеральское звание, да еще через ступень? А-а ладно, разберемся. Не до наград и званий сейчас.
6 августа Мишулин получил радиограмму, в которой было сказано: «Выходить из окружения самостоятельно».
Части оставили обороняемые позиции и форсированным маршем устремились на восток. Однако оторваться от врага им не удалось. На плечах отступающих фашисты ворвались в лесной массив, в котором те хотели укрыться. В лесу разгорелся бой, то и дело вспыхивали рукопашные схватки.
Воспользовавшись короткой передышкой, командиры успели собрать людей. Медицинские сестры перевязали раненых. И снова двинулись в путь. Надо было пробиваться к своим. Днем двигаться было безрассудно, шли только по ночам. Но и ночью то и дело нарывались на засады. Приходилось менять направление.
Наконец разведка доложила: впереди река Вопь. Немцев нет. Переправлялись вброд на участке одного из полков 108-й стрелковой дивизии. Уставшие, голодные Мишулин с комиссаром и начальником штаба дивизии прибыли на командный пункт 20-й армии.
К удивлению Мишулина, его встретил генерал Лукин, С трудом приподнялся.
— Михаил Федорович, как вы здесь оказались?
— Командую двадцатой.
— Что с ногой?
— А-а, на переправе… Уже срастается. Да что ты, Василий Александрович, все обо мне расспрашиваешь. Как сам-то выбрался? Рассказывай.
Мишулин успел лишь сказать, что личный состав дивизии, вышедший из окружения, и остатки техника находятся в расположении 108-й дивизии. Послышался шум мотора, и в палатку вошел генерал- лейтенант Еременко. Раскинув руки, он шагнул к Мишулину.
— Ну, здравствуй, Герой, здравствуй, генерал! Рад видеть живым и от души поздравляю.
— Спасибо, — ответил Мишулин и смущенно продолжал: — Неясность какая-то…
— На войне, дорогой Василий Александрович, много неясностей. Главное — вот мы три генерал- лейтенанта и все живы.
— Это так, но как же через ступень? — не унимался Мишулин.
— А ты читал такой рассказ «Поручик Киже»? Так вот, что-то вроде этого и у нас получилось. За бои под Красным Курочкин представил тебя к званию Героя Советского Союза. Я в то время был в штабе двадцатой и решил представить тебя к званию генерала. В реляции написал, что представляю полковника Мишулина к воинскому званию генерала. И подпись поставил: «Генерал-лейтенант Еременко». Не знаю, как получилось, видимо, радист точку поставил не после слова «генерал», а после «генерал-лейтенант». Так в верхах и прочли: «Заслуживает звания Героя Советского Союза и генерал-лейтенанта». Вот так, дорогой Мишулин, обмишулился я с тобой. Но в твою пользу.
— Так, может, еще исправить ошибку? — заикнулся было Мишулин.
— Исправить? Что же, прикажешь мне доложить Верховному: извините, товарищ Сталин, ошибка вышла? Нет уж, товарищ генерал-лейтенант танковых войск, служите и оправдывайте воинское звание.
Лукин слушал Еременко и тихо смеялся, разгоняя рукой дым папиросы.
