бежали от бомбежек.
— Вот удача! — Данченков посмотрел за окно в черную ночь. — Интересно, чем они дышат? Слышь, Анюта! Мы вот что надумали…
Аня внимательно слушала Данченкова. Уже все в округе знали этого бесстрашного партизанского командира, знали, что он свой человек — родился недалеко от Сещи, в Дубровском же районе, в деревне Жуково, — окончил Киевское артиллерийское училище. Данченков командовал гаубичным дивизионом во время советско-финской войны, вступил на Карельском фронте в партию, после «финской» приезжал на родину с медалью «За отвагу». В сорок первом артдивизион Данченкова дрался с гитлеровцами в Белоруссии, потерял в неравных боях с немецкими танками и авиацией больше половины людей и техники. В октябре немцы окружили артдивизион. Оставшись без горючего, расстреляв все снаряды, Данченков взорвал свои гаубицы и повел уцелевших бойцов на восток. Под Вязьмой немцы разбили и рассеяли его группу. Сам Данченков был ранен. С неделю отлеживался он в копне сена, а потом, немного поправившись, решил пробраться знакомыми тропами через Брянские леса. По пути у него родилось новое решение: он видел на дорогах много оружия, встречал в деревнях сотни окруженцев. А что, если с этими людьми, с этим оружием ударить по врагу с тыла?
Всю первую военную зиму, скрываясь в родных местах, он закладывал базу будущего отряда. В отличие от большинства партизан, он и его первые помощники начали с создания подпольно- разведывательной сети, а потом уже, к весне, перед чернотропом, начали сколачивать отряд для выхода в лес. В отличие от других отрядов и разведгрупп, у Данченкова было огромное преимущество — и сам он и его помощники по разведке были местными людьми, воевали на родной земле, знали всех в округе.
Партизанский вожак Федор Данченков был один из тех десятков тысяч советских солдат и офицеров, которых Гитлер объявил уничтоженными в котлах под Вязьмой и Брянском…
И вот крестьянский сын Федор Данченков, думая о сыновьях польских крестьян, говорил Ане:
— Нет, не могу я поверить, что братья-славяне в охотку на немцев, на Гитлера, ишачат!
Прощаясь с Данченковым и Майданом под шум весеннего дождя в лесу, Аня сказала:
— Немцы в Сеще хвастаются: летают, мол, только немцы, а снаряжает их в полет, на борьбу с большевизмом, вся Европа!
— Вот мы и проверим, так ли это, — ответил капитан.
ЛЮСЯ ТЯНЕТ ЖРЕБИЙ
— Будем, девчата, жребий тянуть, — объявила Аня Морозова. — На дело идем нелегкое. Может, придется вести себя как кокетка какая-нибудь, с мужчинами заигрывать, флиртовать, если дело потребует. Может, даже вино пить и целоваться…
Смешливая Люся Сенчилина прыснула. Аня бросила на нее укоризненный взгляд. Паша и Лида потупились.
— Вот всегда ты так, Люська! Тебе все хиханьки да хаханьки! Провалишься — в гестапо будешь ответ держать? И нет тут, девчата, ничего смешного. Как ни противно, а не может разведчица волком на врага смотреть. Уметь, когда надо, улыбнуться, стрельнуть глазами — вот наше оружие!
Аня потупилась: у нее самой эти улыбки совсем не получались, ох и трудно давались они!…
Ане Морозовой было всего двадцать лет, но она чувствовала себя командиром, а это налагало большую ответственность, заставляло держаться собранно, строго. Ведь в ее руках жизнь стольких людей — подпольщиц, связных и всех их родных… Аня окинула взглядом подруг: кроме Люси, за столом сидели Лида Корнеева — она спокойно заплетала густую светлую косу — и первая красавица в поселке медлительная Паша Бакутина. Помимо присутствовавших, в подпольную группу Ани входили Саша Барвенков, Вера Молочникова, Варвара Киршина и Мария Иванютина. Всех членов своей группы Аня хорошо изучила, долго присматривалась к ним за последние военные месяцы. С одними в сещинскую школу ходила, с другими не один год жила по соседству, с Лидой училась на курсах бухгалтеров. Аня не сразу согласилась возглавить сколоченную ею группу. Она ссылалась на отсутствие опыта, говорила, что охотно выполнит любой приказ, но сама не умеет приказывать.
Сначала все это было похоже на игру. «Подберите себе клички, — сказали Ане в лесу, — разведывательные псевдонимы. Каждый подпольщик пусть знает лишь свой псевдоним. Только ты, Аня, будешь знать все псевдонимы». И вот Аня стала «Резедой», Сенчилина — «Лебеда», Киршина — «Роза», Бакутина — «Белена», Иванютина — «Люба Первая», Корнеева — «Люба Вторая».
Люся, Лида, Паша, Вера, тетя Варя, Мария Давыдовна… Это были очень разные люди, с разными характерами, к каждому нужен был свой подход. В одном они были одинаковы, одно их сближало — страстное желание начать борьбу с фашистами. Но хотеть бороться — одно, уметь — другое… Как покажут себя эти простые, такие знакомые, такие обыкновенные, ничем не примечательные, вовсе не героического вида люди на опасной, требующей недюжинного ума и крепкой воли разведывательной работе?
Люся сняла с гвоздя на стене старенькую парусиновую фуражку отца. Аня разорвала на четыре доли листок из тетради в косую линейку, на одной написала: «Идти». Крепко скрутила бумажки трубочкой, опустила в фуражку, перемешала. Тянули по очереди…
— Пусто! — выдохнула Лида Корнеева, раскрутив бумажку непослушными пальцами.
— Пусто! — сказала Паша.
— Идти! — едва слышно вымолвила Люся.
Улыбка сползла с побледневших Люсиных губ. До этой минуты жеребьевка казалась ей игрой. «Идти». От этого слова повеяло холодом. Идти на смерть Лебеде совсем не хотелось.
Аня Морозова с сомнением поглядела на подругу. Уж лучше Паша или Лида… Девятнадцатилетняя Люся, с первого взгляда кроткая, добродушная толстушка, была девушкой озорной, невыдержанной, вспыльчивой, необузданной на язык. Из-за такого ее характера, пожалуй, никто на Большой земле не направил бы ее на разведывательную работу. Но в тылу врага помощниками нашей разведки становились самые разные люди, нередко справлявшиеся со своими сложными обязанностями не хуже людей отборных, проверенных, специально обученных. Важно было иметь горячее, любящее Родину сердце, а опыт, закалка, знание врага приходили в борьбе.
Аня не на шутку боялась за Люсю. За ней нужен глаз да глаз. Сколько раз немцы с шумом, гамом и угрозами выгоняли Люсю с работы из-за неуживчивого ее нрава. Хорошо еще, что частей на авиабазе много, что многие из них постоянно сменяются и каждый штаб самостоятельно нанимает работниц.
Раз на кухне 'стал шеф-повар приставать к девушкам, что картошку чистили. Рукам волю дает, щиплется. Одна, другая — хи-хи-хи! — и увернется, а Люська взяла фаянсовую миску да изо всех сил хвать немца по жирной его спине! Немец-ухажер ответил ударом громадного кулака в лицо. Лебеда сообразила, что дело может кончиться скверно, побежала в штаб жаловаться, крик там подняла. Кое-как сошла Люсе с рук эта история.
Люське пришлось, правда, на новую работу в другую часть устраиваться — уборщицей. Офицера по найму рабочей силы отговаривали: «Не берите эту кошечку с острыми коготками! Жалуется, скандалит, даже дерется». Однако Люсина обаятельная улыбка, ее уморительный немецкий язык, от которого все немцы животики надрывали, опять сделали свое дело. Но урок ей не пошел впрок — работая уборщицей в казарме летчиков, она утащила у одного из них письма, патроны, документы, шоколад из чемодана. Ее счастье, что летчик не вернулся в тот день с задания. Везучая она. Как знать, может, и справится Лебеда с новым заданием…
Паша Бакутина внимательно разглядывала растерявшуюся Люсю. Светловолосая, курносая, быстрая как ртуть, Люська вовсе не дурна собой…
— У тебя, Люсек, очень симпатичная улыбка, — сказала она авторитетно. — Ямочки на щеках. И смеешься ты так заразительно. Есть в тебе эта самая изюминка. В тебя вполне влюбиться можно.
— Сказала тоже! — пробормотала Люся, краснея до ушей. — Больно нужны мне они! И я им тоже!…
Аня строго сказала:
— Жребий, девочки, пал на Люсю. Пусть она докажет, что мы ей не зря доверяем, пусть выполнит
