Штауффенберга в последний момент убрать вторую бомбу из портфеля? Если бы он оставил ее, заговорщики неизбежно достигли бы результата, к которому стремились.
Но не только в этих случаях жизнь Гитлера висела на волоске. В период политической борьбы во время предвыборных поездок он постоянно подвергался самой серьезной опасности. Сколько тяжелых камней летело в его голову – но ни один не попал; я проехал с ним сотни тысяч километров на поезде, автомобиле и самолете и видел собственными глазами, как часто угрожала ему неминуемая смерть.
В принципе Гитлер отвергал астрологию. Он признавал, что расположение звезд вполне может оказывать какое-то влияние на судьбу человечества, но чувствовал, что интерпретация причин и следствий не имеет достаточного научного обоснования. Он любил точные науки, но это не мешало ему быть суеверным. Часто, когда он колебался, принимая какое-то решение, он подбрасывал монету. И, даже посмеиваясь над собственной глупостью, перелагая ответственность на фортуну, он всегда заметно радовался, если монетка падала именно так, как он хотел.
Он твердо верил, что некоторые исторические события повторяются с хронологической точностью. Для него ноябрь был месяцем революций, май благоприятным временем для любых начинаний, даже если конечный успех запаздывал.
В 1922 году он прочитал в астрологическом календаре предсказание, которое точно сбылось в событиях ноябрьского путча 1923 года, и потом много лет любил говорить о нем. Хотя он никогда в этом не признавался, но предсказание, несомненно, произвело на него глубокое впечатление, оставшееся на долгие годы.
За двадцать пять лет дружбы я бессчетное количество раз был свидетелем того, как он поддавался предчувствиям, начиная вдруг тревожиться без оснований и причин, которые мог бы объяснить. Во время покушения в «Бюргербройкеллере» у него опять возникло это таинственное, непреодолимое чувство, будто что-то витает в воздухе, будто что-то идет не так, и он изменил все свои планы, не имея ни малейшего понятия, почему он так поступает.
Незадолго до конца войны в его ближнем круге разгорелся спор о том, кто из трех руководителей союзных держав умрет первым и повлияет ли его смерть на ход войны.
– Я думаю, первым умрет Рузвельт, – сказал Гитлер. – Но его смерть не изменит хода войны.
Спустя две недели Рузвельта не стало.
Гитлер читал много книг по астрологии и оккультизму, но терпеть не мог «штатных астрологов». Уже после 1945 года мне рассказали, причем с многочисленными убедительными подробностями, что у Гитлера был личный астролог, как Сени у Валленштейна. Могу только поздравить рассказчика с таким богатым воображением!
Я никогда не забуду огорченного выражения на лице Гитлера, когда он в 1933 году в Мюнхене закладывал камень в основание Дома немецкого искусства. Во время символического удара серебряный молот в его руках разломился надвое. Это заметили очень немногие, и Гитлер тотчас же приказал, чтобы о злополучном инциденте нигде не упоминалось.
– Люди суеверны, – сказал он, – и вполне могут увидеть в нелепой неудаче зловещее предзнаменование.
Но, глядя на него, я понял, как он растерялся; не о людях, а о самом себе говорил он!
Такие мелкие происшествия неизменно производили на него дурное впечатление. Мы никогда не говорили о них из опасения нагнать на него тоску.
Однажды, уже после прихода Гитлера к власти, кто-то в нашем кругу заговорил о центуриях, знаменитых пророчествах астролога Нострадамуса. Гитлер очень заинтересовался и велел одному из своих чиновников принести ему сочинения Нострадамуса из государственной библиотеки, но ни в коем случае никому не говорить об этом. По правилам, нужно было внести залог в три тысячи марок, чтобы библиотека смогла выдать книги.
В пророчествах упоминается высокая гора, над которой пролетает большой орел, и Гитлер сравнил гору с Германией, а орла с самим собой. Он изучал центурии строчку за строчкой и сказал, что, хотя не может утверждать, будто бы все они имеют к нему непосредственное отношение, все же он видит в них необъяснимый феномен, и процитировал Гамлета: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»
Однажды, задолго до 1933 года, когда мы сидели вместе в кафе «Хек», уткнувшись в газеты, произошел один случай.
Гитлер неожиданно поднял глаза от страницы.
– Я только что прочел, что у семнадцатой вехи снова произошла серьезная автомобильная авария. Это уже четвертая с прошлой недели или около того – странно, не правда ли?
Мы увлеченно поговорили об этом, и, так как иного объяснения этим авариям не нашли, мы решили, что, вероятно, их вызывают либо подземные воды, либо какие-то колебания земли – что-то вроде земного излучения. Гитлер импульсивно сказал:
– Поедемте в это таинственное место и посмотрим сами!
Мы поехали по прямой дороге, но с нами ничего не случилось, и мы напрасно искали объяснений. Не было ни подземных течений, ни колебаний земли, ни чего-либо еще.
– Совершенно необъяснимо, – заметил кто-то.
– Когда человек сталкивается с загадкой, которую не может разрешить, он говорит, что она неразрешима, и опускает руки, – возразил Гитлер. – Религиозный человек называет это Провидением или судьбой.
Еще один случай был во время Гражданской войны в Испании, в 1936 году. Гитлер присутствовал в Вильгельмсхафене на торжественном погребении моряков, погибших под красными бомбардировками на борту крейсера «Дойчланд» у испанского побережья. На обратном пути в Берлин он приказал, чтобы специальный поезд ехал ночью, и в салон-вагоне собралось довольно молчаливое общество, только что вернувшееся с печальной церемонии.
Случайно взгляд Гитлера упал на спидометр, которым был оборудован его вагон. Он увидел, что поезд едет невероятно быстро, со скоростью 130 километров в час, и немедленно приказал дежурному офицеру передать машинисту, чтобы он сбавил скорость. Офицер вернулся почти сразу. Начальник поезда, сказал он, объяснил, что спецпоезд подали по первому требованию, и теперь он вынужден поддерживать определенную среднюю скорость, чтобы не слишком нарушать движение на главной магистрали.
Сначала Гитлер ничего не ответил. Потом вдруг произнес:
– В будущем мой поезд будет передвигаться со скоростью 55 километров в час. Много лет я ездил очень быстро на машине и на поезде. Но я ограничил скорость автомобиля пятьюдесятью пятью километрами в час и отныне так же ограничу скорость поезда. Вот, опять… у меня появилось чувство, что если я продолжу ездить на такой большой скорости, то это непременно рано или поздно приведет к аварии, в которой все мы погибнем.
Помолчав, он продолжил, как бы извиняясь:
– Не знаю почему, но сегодня мне очень неспокойно. Погребение меня расстроило, может быть, поэтому, а может быть, я старею и становлюсь нервным.
Он обвел задумчивым взглядом всех собравшихся.
– Обычно, – продолжал он, – я не думаю об опасностях повседневной жизни. Даже когда выступаю с речью – если бы ко мне привязалась мысль, что в толпе маньяк, который может меня убить, я бы не смог связать и двух слов.
Его врач доктор Брандт считал, что вероятная причина этого странного недомогания в нервном перенапряжении. Однако едва он начал говорить, поезд сильно затрясся, и мы повалились с сидений. На минуту все оцепенели. Что же случилось? Поезд сошел с рельсов? Диверсия? Завизжали тормоза, и поезд резко остановился. Мы повыскакивали из вагона в угольно-черную ночь.
При свете фонарика я медленно пошел вдоль вагона. Первым делом я увидел автомобильное колесо. Чуть дальше тело, исковерканное колесами поезда… потом еще одно… и еще одно… Я споткнулся о ведущий вал машины, валявшийся рядом с рельсами, а потом подошел к переезду с погнутым и сломанным стальным шлагбаумом, везде вокруг лежали мертвые и умирающие люди. Личная охрана фюрера поспешила на место происшествия.
Произошла ужасная авария, в которой мы сами уцелели чудом. Гастролирующий театр из двадцати двух
