тут и там обширные поляны, заросшие пожухлой от недавних морозов травой.
В один из вечеров Микулка выискивал взглядом место поудобнее, чтоб не сыро было и можно было прикрыться от студеного ветерка, безжалостно залезающего под куцый полушубок. Но одна поляна мало отличалась от другой, а по всему лесу хлюпала грязная талая жижа.
– Не успели! – опечаленно молвил Голос. – Скоро начнутся болота совсем непроходимые. Если бы их ледком…
– Так ночью все замерзает!
– По такому льду хорошо идти, когда знаешь, что под ним земля твердая… А коль уверенности такой нет, тогда совсем худо.
Паренек насупился, зная, что от него ничего не зависит, разве что Сварог поможет и позволит стуже снова подступить с полуночи.
Солнце облило красной охрой верхушки сосен, когда Микулка приметил за деревьями что-то странное.
– Домик, что ли? – неуверенно шепнул он и придержав коня, осторожно обогнул слишком густые в этом месте купы деревьев.
Но это был не домик. Между двух необхватных дубовых стволов заклинило огромную деревянную ладью, старую, серую, облупившуюся, вяло играющую поблекшими от дождей и солнца красками драного паруса.
– Вот так дела! – изумленно воскликнул Голос. – Что-то не помнится, чтоб рядом была река или море.
Ладья днищем придавила густой кривоватый кустарник и сорвала бортами кору с вековых дубов, вокруг валялись отсыревшие щепы и изломанные, трухлявые ветви деревьев.
– Ну… Не с неба же она свалилась! – слезая с коня сказал Микулка.
– А коль и с неба пала, так времени с того дня уже утекло изрядно. – пояснил Голос. – Гляди как луб под содранной корой пересох. И ветки все в труху превратились. Уж пару зим точно минуло, а то и куда поболе. И одно я могу сказать с уверенностью – плавать эта лодия будет хуже тяжелой секиры.
Паренек подошел к шероховатому борту и заглянул внутрь.
– Да… – поморщась протянул он. – Старое тут все, пересохшее. В днище дыры такие, что кулак пролезет по самое плечо… Да только заночевать в ней будет удобнее, чем на сырой земле. Всеж-таки укрытие.
Он взялся за край борта, подтянулся, отчаянно скрипнув растрескавшейся доской и прыгнул через борт, сминая добротную ловчую паутину и кучу насквозь прогнивших дубовых листьев. Ладья была действительно большой, на тридцать воинов, сохранилось на ней и весло кормовое и парус, только уключина чуть ли ни в труху соржавела, а парус годился только на растопку костра. Микулка прошел чуть вперед и буквально подпрыгнул от неожиданности, наступив на засыпанный прогнившей листвой скелет в доспехах и обрывках одежды. Череп с остатками кожи и высохшей плоти скалился в небеса, прикрытые нависавшими дубами. Присмотревшись, паренек разглядел еще с десяток скелетов, рядом с которыми были разбросаны никуда не годные луки и полупустые колчаны. Ближе к носу вся ладья была утыкана стрелами с неопрятными обрывками перьев.
– Лютая тут была сеча! – удивленно воскликнул Микулка.
– Надо бы их схоронить как-нибудь. – посоветовал Голос. – Да вот только как? Какого они роду- племени? К утру решим. Хорошо, что павшие воины упырями не становятся, а то бы дали они нам жизни после захода солнца.
– Ну уж нет! Спать с ними рядом я не собираюсь! – поежился паренек. – Надо для них погребальный костер сложить, дед Зарян говаривал, что ежели неведомо какой веры павший, то костер сам найдет куда душу отнесть.
– Зачем же тогда складывать? – удивился Голос. – Лучшим костром для них лодия станет, а ночевать на земле-матушке тебе не привыкать. Да в лодии и костра не развести… Чем греться собирался?
– Дубы жалко! – задрал голову к небу Микулка. – Погорят ведь от жару.
– Да, дерева эти не одну сотню лет простояли… Попробуй конем лодию оттянуть, небось клиньями ее не клинили.
Паренек перелез через борт и подозвал Ветерка.
– Иди ко мне, лошадка моя… Сейчас нам с тобой потрудиться надобно. А потом отдохнем, ты вот травки покушаешь, хоть она и сухая…
Он снял с седла волосяной аркан, подаренный русичами, накрепко привязал конец к седлу, закинул петлю на носовую балку и подергал, проверяя прочность. Дерево скрипело, но не поддавалось, значит должно выдержать. Паренек взял коня за узду и потянул, Ветерок недовольно фыркнул и двинулся, натягивая веревку.
– Ну не ленись! Давай… – подогнал его Микулка.
Конь уперся крепкими ногами в землю, ладья скрипнула и пошатнулась, неохотно слезая с насиженного места. Паренек и сам ухватил веревку, помогая коню тянуть, тут уж тяжкий груз поддался, затрещал, сдирая кору с деревьев и пополз, оставляя за собой труху и мелкие щепки.
Микулка не успел подивиться той легкости, с которой ладья сошла с места, а Ветерок уже резво набрал ход, словно и не привязан был к нему тяжеленный корабль. Паренек не удержался за рванувшуюся веревку и растянулся во весь рост, вспоминая Чернобога и Ящера, а с ними всех их дальних и близких родственников. Не успел он подняться на четвереньки, как Голос заорал как бешенный:
– Ложись! Растуды тебя туды! Плашмя и быстро!
Микулка снова шлепнулся носом в листву ничего не понимая, но зная, что Голос дурного не посоветует. И тут в лучах заходящего солнца над его головой пронеслось что-то огромное, обдав с ног до головы пугающей тенью.
