– Я очень люблю тебя, па. Выражение его лица смягчилось.
– Знаю. По-моему, даже слишком любишь, но разве против этого возразишь? – И опять появилась напряженность в глазах и заметная поспешность в словах, словно он боялся, что не успеет о чем-то сказать. О чем-то очень важном. – Я должен тебя попросить, Мегги.
– Да, отец?
Его пальцы продолжали гладить ее лицо, как если бы он внезапно почувствовал потребность сделать его скульптурный портрет, запомнить каждую черточку – острый упрямый подбородок, мягкую округлость щеки, глаза, зеленоватые и беспокойные, как океан, что плещется внизу под ними.
– Ты сильная, Мегги, – заговорил он. – Крепкая и сильная. И у тебя верное сердце… Один Бог знает, какая ты находчивая и дерзкая. Ты понимаешь то, чего не понимаю я и никогда не пойму… Ты моя яркая звезда, Мегги. А Брианна.., она моя скромная роза… И я хочу, чтоб вы обе шли той дорогой, по которой вас ведут ваши мечты. Понимаешь меня? Хочу этого больше, чем могу выразить… И когда вы пойдете по той дороге, то сделаете это не только ради себя, но и для меня… Обещай мне!
Грохот моря все больше оглушал его, в глазах делалось темнее. На какое-то мгновение он перестал различать лицо дочери – оно заволоклось дымкой и куда-то исчезло. Мегги давно уже почувствовала неладное по его отрывистой, не очень связной речи.
– Что с тобой, па? – воскликнула она испуганно, увидев, каким постаревшим стало вдруг его лицо. – Ты болен? Идем обратно в машину!
– Нет. – Он сам не знал почему, но отчетливо ощущал необходимость оставаться тут, на самом краю ирландской земли, и завершить что-то, что он когда-то начал. – Я в полном порядке. Уже все прошло.
– Ты совсем замерз, па.
Его жилистое тело в ее руках мало чем отличалось от мешка ледяных костей.
– Послушай меня! – Голос был резким, повелительным. – Не позволяй, чтобы что-то остановило тебя.., помешало делать то, что хочешь.., считаешь нужным. Сделай свою зарубку в этом мире.., оставь след.., свой.., понимаешь?.. И никогда.., ни за что…
– Отец! – Дикий ужас охватил ее, заполнил всю без остатка, когда она увидела, как он обмяк и упал на колени. – О Боже! Что с тобой? Сердце?
Нет, это не сердце.., мысли его с трудом продирались сквозь смутную непонятную боль, в ушах стоял непрерывный гул от биения сердца?.. Или моря?.. Он чувствовал, как внутри что-то сломалось.., порвалось.. Что-то уходит.., исчезает…
– Не волнуйся, Мегги… Обещай мне… Будь какая есть… Позаботься о сестре… И о матери… Обещай…
– Поднимись! Ты должен встать! – Она пыталась поднять его, забыв на мгновение о страхе, охватившем ее. Шум океана казался ей сейчас настоящим ураганом, который вот-вот сметет их обоих со скалы и разобьет об острые прибрежные камни.
– Слышишь меня, па? Ты должен… Встань, пожалуйста!
– Обещай мне…
– Да. Обещаю. Клянусь перед Богом. Я буду заботиться о них… Всегда…
У нее стучали зубы, по щекам лились слезы.
– Нужен священник… – с тру дом выдохнул он.
– Нет, нет!.. Тебе нужно только подняться и уйти с этого холода! Больше ничего!
Но она знала, что говорит не правду. Знала, он уходит от нее, несмотря на то, что она крепко сжимает его тело. То, что было внутри – его душа? – исчезало, улетучивалось…
– Не оставляй меня.., не оставляй…
В отчаянии оглядывала она простиравшееся позади поле, протоптанные за многие годы тропинки. Нигде никого не было. Она подавила в себе крик о помощи.
– Попробуй, па, ну, попробуй встать. Я отвезу тебя к врачу.
Он вздохнул и опустил голову ей на плечо. Боли больше не было, но все тело потеряло чувствительность, оцепенело.
– Мегги…
И затем прошептал другое имя, незнакомое ей… И это было все.
– Нет! Нет…
Она еще крепче обняла его, прикрыла своим телом, словно желая защитить от ветра, которого он уже не ощущал. Она слегка раскачивалась и плакала, плакала, не в силах остановиться…
Ветер трубил над океаном, в его порывах уже угадывались первые уколы ледяного дождя.
Глава 2
О похоронах Томаса Конкеннана будут говорить еще долгие годы. Какая была превосходная еда и чудесная музыка – как он и обещал, когда приглашал друзей и соседей на вечеринку в честь своей дочери Мегги. Дом, где он провел последние годы жизни, ломился от народа.
О нем никто не мог сказать, что у него имелось много денег, его богатство было в другом – в друзьях.
Они прибывали из соседней деревни и из той, что за ней. Из лавок и магазинов, с ферм и из городков. Приносили еду, как принято между соседями по такому поводу, кухня была завалена хлебами, пирогами, мясом. Они пили за его земную жизнь и оплакивали его уход из нее.
