– Я не люблю, если эта проклятая штука долго трезвонит над ухом, – безразличным тоном сказала Мегги. – Ладно, пошла работать.
С этими словами она первая вышла из кухни. Да черт с ним, звонит он или нет, твердила она себе по пути в мастерскую. Пускай прошло три недели со дня их последней встречи; пускай они разговаривали всего два раза за это время – какая, в сущности, разница?! Ей-то что до этого? У нее полно дел и без того! И нечего зря болтать с ним по телефону или развлекать, когда он соизволит приехать. Если это можно назвать развлечением… Нечего! Хотя он бы мог и не обещать понапрасну, если не в состоянии сдержать своих слов! – молчаливо добавила она, захлопывая за собой дверь в мастерскую.
А что до нее, обойдется и без мистера Рогана Суини, да! И без всех других. У нее есть она сама!
Мегги взяла в руки стеклодувную трубку и, спасаясь от своих мыслей, рьяно приступила к работе.
Столовая в доме Коннели была точь-в-точь такой, какую видела Мегги на экране телевизора в сериале, что показывали в тот вечер, когда умер ее отец. Все в этой огромной комнате сверкало, сияло и блестело. Вина самых лучших марок отливали золотом в хрустальных бокалах, превращаясь в бесчисленные маленькие радуги. Свет от стройных белых свечей, зажженных на столе, изящно сочетался с электрическим светом огромного пятилампового канделябра.
Люди, сидевшие за покрытым скатертью столом, были под стать антуражу помещения. Миссис Энн Коннели – в платье бледно-зеленого шелка и драгоценностях, оставшихся ей от бабушки, – была воплощением изящества, истинной богиней домашнего очага. Ее муж, Деннис Коннели, раскрасневшийся от приятной пищи и еще более приятной компании, как всегда с восхищением взирал на свою дочь Патрицию, которая и в самом деле заслуживала восхищения – так очаровательно выглядела она в розовом наряде пастельных тонов и жемчужном ожерелье.
Напротив нее сидел Роган, неизменно подтянутый и элегантный; он небольшими глотками пил вино из бокала, одновременно предпринимая героические усилия, чтобы выкинуть из головы мысли о Мегги, о ее скромном жилище там, на Западе, где не так давно…
– Как приятно вот так спокойно, по-семейному, сидеть за столом, – заметила миссис Коннели, заканчивая расправляться с мизерной порцией фазана на тарелке. Больше она не могла себе позволить, так как в конце прошлого месяца с ужасом обнаружила, что прибавила в весе на целых два фунта. – Надеюсь, вы не разочарованы, Роган, что я не пригласила сегодня много народа?
– Конечно, нет, – учтиво отвечал тот. – Мне редко приходилось в последнее время проводить тихий вечер с самыми близкими людьми.
– То же самое я говорила Деннису. Мы не видели вас целую вечность. Нельзя же столько сил отдавать работе. Это слишком.
– Ничто не бывает слишком, если любишь это, – многозначительно заметил ее супруг.
– О, вы мужчины с вашей вечной работой! – Миссис Коннели с трудом удержала себя от того, чтобы толкнуть мужа ногой под столом. – Чрезмерная работа иссушает вас. Особенно, если дома нет никого, кто бы мог смягчить и утешить. Разве я не права? Кто посмеет возразить мне?
– Никто, мама, – сказала Патриция, зная свою мать и торопясь перевести разговор в другое русло. – Твоя последняя выставка, Роган, имела большой успех. Я много слышала о ней. И показ искусства североамериканских индейцев – тоже.
– Да, обе выставки удались. Мы отправляем «индейцев» в наше отделение в Корке, а работы Мегги.., мисс Конкеннан вскоре будут показаны в Париже. В последнее время она сделала еще несколько замечательных работ. Как раз по индейским мотивам.
– О, я видела. Джозеф кое-что показал мне. Помню одну из них – такой шар, наполненный разноцветными формами, образами, не знаю, как сказать. Производит изумительное впечатление. Интересно, как он делается?
– Случилось так, что я видел, как она работала над ним, – сказал Роган и запоздало пожалел, что заговорил об этом. Он вспомнил жар от печи, кровоточащие краски, снопы искр… – Видел, но объяснить так ничего и не могу.
Миссис Коннели не очень понравилось выражение его глаз, когда он говорил об этом. Она подала знак, чтобы принесли десерт, одновременно заметила небрежным тоном:
– Когда много знаешь о художнике и о процессе его творчества, это должно портить впечатление от самого произведения. Разве не так? И, вообще, они такие трудные люди! Патриция, ты еще не говорила Рогану о своем замечательном плане?
– Он знает, мама.
Роган вспомнил и почувствовал неловкость. Уже несколько недель назад Патриция рассказала ему, что хочет создать нечто вроде дневной школы для детей, чьи родители по разным причинам не могут обеспечить уход за ними вплоть до вечера.
– Нашла уже помещение? – спросил он с виноватым видом.
– Да. Недалеко от Маунтджой-сквер. Дом требует серьезного ремонта, но я наняла архитектора, который займется этим. Участок там хороший, есть место для игр на воздухе. Надеюсь, к следующей весне можно будет принимать детей.
Она давно вынашивала эту идею. Дом для малышей, чьи матери нуждаются в том, чтобы где-то оставлять их, пока сами зарабатывают деньги на жизнь; и для детей школьного возраста, которые могут побыть здесь в ожидании, когда их родители вернутся с работы. Ей хотелось, чтобы ее окружали дети, хотелось самой общаться с ними – чтобы заполнить душевную пустоту, которую ощущала все сильнее после смерти мужа. У них с Робертом не было детей. Они откладывали, уверенные, что все впереди. Как они были уверены…
– Я думаю, Роган мог бы помочь Патриции хорошим советом, – со значением сказала ее мать. – У бедняжки совершенно нет опыта.
– Она – моя дочь, – заявил Деннис Коннели, – а потому все сделает как надо. Уж я присмотрю за этим.
– Конечно, ты прав, – согласилась жена. На этот раз она все же попыталась дотянуться ногой до ноги супруга и лягнуть его.
