эсэсовца и бросили его, вслед за ненавистным майданекским оберкапо Карлом Конвоентом, в горящую печь[420]. После этого пути назад не было уже ни у кого. Поджечь свой крематорий им не удалось: может быть, отсырел порох. Они разоружили второго охранника, перерезали колючку и побежали по дороге, ведшей к женскому лагерю BIb. Перерезали проволоку и там, но никто из женщин-заключенных даже не понял, что произошло[421]. Беглецы же продолжили свой путь, прихватив по дороге одного узника из команды, работавшей на очистных сооружениях, — брата капо Лемке Плишко.
Тем временем эсэсовцы подтянулись к большим крематориям. Тем, кто совершил побег с крематория II (около 100 человек), отрезали путь в Райско. Тогда они приготовились к сопротивлению забаррикадировавшись в конюшне, но в ней-то большинство и погибло — после того, как эсэсовцы ее забросали гранатами и подожгли.
Но бежали с крематория II не все: оставались четверо врачей во главе с М. Нижли, а также несколько других узников, в том числе трое (во главе с Элушем Малинкой) пытавшихся взорвать крематорий. В живых, после вмешательства Менгеле, были оставлены только врачи. Остальные члены «зондеркоммандо» с этого крематория — 171 человек — погибли во время восстания или были расстреляны.
По ходу восстания в неравном бою погибли все его организаторы, кроме Я. Гандельсмана. Последний наблюдал за ходом события с крематория III вместе с 3. Левенталем, Л. Лангфусом, М. Буки, Ш. Венеция и другими членами «Зондеркоммандо» 58[422]. Дов Пайсикович, дневальный на крематории III, и еще шестеро человек, уйдя в этот день в лагерь Биркенау за супом, принесли в канистрах не суп, а бензин[423]. Но употребить бензин по назначению, кажется, не удалось. Всех членов «зондеркоммандо» во главе с капо Лемке[424], общим числом 85, заперли в тесном помещении патологоанатомического кабинета Менгеле.
Тогда-то Левенталь и взял на себя роль настоящего хрониста и к 10 октября описал все существенные события этих героических дней[425]. При этом он начал с подчеркивания той особенной, хотя и неоднозначной роли, которую во всем сыграли русские, в частности с упоминания случая, когда один из советских военнопленных был застрелен унтер-шарфюрером СС после того, как он, напившись, напал на эсэсовца. После этого прошел слух, что дни остальных русских членов «зондеркоммандо» сочтены — их ликвидируют вместе с ближайшей порцией «зондеркоммандо», подлежавшей «сокращению»[426].
Согласно Л. Когену, Я. Габаю, Ш. Венеция и другим, работавшие на крематории III фактически не приняли никакого участия в восстании[427], их даже никак не наказали, но заставили сжечь трупы «зондеркоммандо», погибших на крематории II[428]. Однако внимательное чтение Мюллера и Левенталя наводит на мысль о том, что был не только третий очаг восстания — крематорий V, с селекции на котором все и началось, но и четвертый — крематорий III (обстоятельство, которое всегда ускользало от внимания исследователей).
В ночь с 8 на 9 октября оставшиеся на этом крематории повстанцы во главе с Я. Гандельсманом и Ю. Врубелем (всего 14 человек) все же попробовали воспользоваться имевшейся у них взрывчаткой и взорвать собственный крематорий — по-видимому, вместе с собой[429] . После того как это им не удалось (возможно, что, как и на крематории II, их подвел отсыревший порох), они были схвачены и брошены в гестаповский бункер главного лагеря[430]. Это могло произойти только 8 или 9 октября, а не 10, как об этом всегда писали, поскольку запись Левенталя от 10 октября говорит о нем как об уже сидящем в бункере, а Р. Робота ко времени своего ареста уже знала, что Врубеля нет в живых.
Для тушения пожара на крематории из центрального лагеря Аушвиц I прибыла пожарная команда, состоявшая из 9 узников[431]. Они стали невольными свидетелями последней фазы подавления восстания и расстрела захваченных его участников. Позднее пожарников направили в Райско для тушения и конюшни[432].
Вечером расстрелянных участников восстания привезли на территорию крематория IV, куда согнали и остальных членов «зондеркоммандо». Еще 200 человек из восставших «зондеркоммандо» расстреляли тут же. Представитель лагерного начальства произнес речь, в которой угрожал расстрелом всем в случае попыток повторения восстания. После чего на крематориях II, III и V приступили к работе[433].
От рук восставших в тот день пало три эсэсовца — унтершарфюрер СС Рудольф Эрлер, унтершарфюрер СС Вили Фризе и унтершарфюрер СС Йозеф Пурке. Еще 12 эсэсовцев были ранены[434]. В середине октября пятеро эсэсовцев получили боевые Железные кресты — за геройство при предупреждении массового выступления: первый случай награждения ими персонала концлагерей[435].
Вот несколько других свидетельств о восстании, каждое из которых содержит какие-нибудь детали, отсутствующие у других.
Так, Дов Пайсикович[436] показал в Нюрнберге в 1964 году, что были подготовлены взрывчатка, гранаты и оружие и что существовал общий план восстания для всех четырех крематориев. Однако восстание началось на крематории IV спонтанно — при свете дня и прежде намеченного срока, без согласования и координации с другими. Поэтому к другим прибыло СС и преспокойно заперло всех в помещениях[437].
Меир Пшемысловский[438] описывал восстание со слов члена «зондеркоммандо» Генеха (Еноха) Кадлобски. Сигналом к бунту якобы послужила брошенная граната, которой был убит эсэсовец, выгонявший членов «зондеркоммандо» на работу. Потом сожгли живым немецкого капо (после чего восставшие ворвались в лагерь и стали призывать поляков присоединиться к мятежу, но призыв остался без ответа). Из 900 членов «зондеркоммандо» в восстании приняли участие 200,140 из них погибли в перестрелке, некоторые убежали или утонули, переплывая через ров, окружавший лагерь, некоторые были убиты (снаружи лагерь охранялся и находился под постоянным наблюдением: непосредственно вокруг него жили не поляки, а немцы), спаслись только 12 человек, а остальные были казнены[439].
День восстания пережили 169 узников из крематория III, но спустя несколько дней были арестованы и замучены в бункере 14 человек. Таким образом, по состоянию на 10 октября в живых оставались 198 человек, в том числе 155 с крематория III и 44 с крематориев IV и V. Один находился в бегах, но был схвачен позднее. Общее же число погибших повстанцев составило 452 человека[440].
Еще одним сообщением о том, что кому-то из членов «зондеркоммандо» удалось уйти от преследования и спастись, является свидетельство Курта Хэккера, утверждавшего, что именно греки около двух часов отстреливались от эсэсовцев, обороняя крематорий, который они частично взорвали; пятнадцати удалось прорваться сквозь все преграды на волю, но тринадцать из них уже были ранены. Раненых, конечно, поймали и уничтожили, но двоих так и не нашли[441] . О беглом участнике восстания — советском военнопленном Иване, схваченном и доставленном в Аушвиц только спустя две недели после 6 октября, впоминал Ш. Венеция [442]. Я. Габай утверждал (заведомо неточно), что из узников крематория IV в живых остался один- единственный — капо Элиазер[443].
По довольно странному мнению В.Ренца, аушвицкое восстание с трудом подпадает под категорию героического: дескать, восстали «зондеркоммандовцы»-евреи от отчаяния, от безысходности — жизнь им не светила ни так, ни эдак[444].
Бруно Баум и Рауль Хильберг упрекали их также в случайности мятежа, точнее, в его спонтанности. И еще, если хотите, в «шкурности»: мол, только когда запахло их собственной смертью, они бросились в бой, но никто из них не «мятежничал» из солидарности с жертвами газовен!
Упрекал «зондеркоммандо» и Г. Лангбайн — за их хотя и героическое, но все же изолированное и неподготовленное, на его взгляд, выступление. Это восстание хотя и подняло моральный дух еврейских узников, но почему-то сильно понизило боевую мощь польских подпольщиков. Сорвался и побег Эрнста Бургера 27 октября 1944 года. Неудачей закончился и другой побег: Веселы, Фримеля и еще двух поляков
