– То есть ты не против?
– Жить тут всегда? Даже за.
– Это остров.
– Тем лучше. Можно Оленя погладить?
– Не знаю. Спроси у него.
– Можно, – ответил Олень. – И почеши за ухом. А то там, кажется, паразит какой-то вцепился.
Катька подошла и потрепала мифическое существо за ухом. Олень зажмурился от удовольствия. На его морде эта почти человеческая гримаса выглядела не очень естественно, но и олень был не самым обыкновенным.
Я заметил, что с пригорка, на котором мы встретились, можно было без труда спуститься к дюнам и к пляжу за ними. Склон холма оказался пологим и удобным. Я хотел сказать это Катьке, но, когда обернулся, ее уже не было. Олень смотрел на меня.
– Где она? – спросил я.
– Спит, – ответил он. – Но ей здесь понравилось.
– Я видел.
– Значит, это место годится?
– Годится. А Максу ты тоже покажешь?
– Зачем? Все равно ему с вами будет лучше, чем где-то еще.
– И ты всем предлагаешь выбрать место, где провести вечность?
– Нет, конечно. Чаще всего души людей после смерти оказываются не в тех сферах, в которые хотели попасть при жизни. Каждая сфера, Саша, представляет собой нечто вроде стабильной энергетической орбиты, по которой электроны обращаются вокруг атомного ядра. Чем большую энергию человеку удалось накопить при жизни, тем в более плотную сферу попадает его энергетическая сущность. Ну сфера взаимодействия исключается, она слишком плотная, а вот другие доступны. Понятно, что разумному существу удобнее и приятнее пребывать в более привычных плотных сферах. Поэтому древние космогонические религии так много внимания уделяли повышению энергетики организма. В менее плотных, в очень удаленных от реальности сферах существовать сложно. Там законы совсем другие, и чем дальше, тем они менее стабильные.
– Значит, место, в которое попадает душа после смерти, зависит от образа жизни человека? – уточнил я. – Грешники попадают в одни сферы, а праведники – в другие?
– Праведники? Не понимаю. Я же говорил об энергии. Это куда в большей степени физика, чем что-то иное. Просто те энергии, которые действуют в описываемых мною процессах, физики еще не совсем открыли.
Меня позабавила его фразочка «не совсем открыли», но я понял, что имел в виду Северный Олень. Ученые ведь не дебилы, они видят, что в мире все устроено гораздо сложнее, чем описывают их формулы. Но у них такая профессия, у ученых, – оперировать только тем, что описывается известными формулами. Хотя по мере придумывания новых формул ученым все меньше и меньше приходится прикидываться дураками.
– То есть праведность вообще не имеет значения? – удивился я. – Странно, ты ведь упоминал религию!
– Да. Но лишь в том плане, что религия предписывает верующим некоторые правила. Древние космогонические религии часто содержали хоть и искаженные, но все же истинные сведения о реальности. Поэтому правила, предписываемые ими, нередко служили для накопления энергии, чтобы сделать посмертное существование людей более комфортным. И дело не только в комфорте. Объединенные общими правилами, близкие люди накапливали более или менее равную дозу энергии, если им удавалось прожить примерно равный промежуток времени. В результате те, кто были близки при жизни, и после смерти не расставались. Теперь все иначе. Кому-то пару тысяч лет назад пришло в голову, что отказ от вечности является величайшим самопожертвованием.
– В смысле? – не понял я.
– Была придумана религия, правила которой направлены не на накопление, а на уменьшение энергии. Самоистязание, голодовки, умерщвление плоти… Все это первыми адептами понималось как отказ от посмертного существования в сферах. Они так страдали при жизни, что хотели хоть после смерти отдохнуть, отказаться от вечного существования. Но их ученики все переврали. Им невдомек уже было, что учителя пытались достигнуть растворения, распыления, исчезновения. Ученики почему-то решили, что величайшее самопожертвование даст им после смерти некое особенное блаженство. Как-то возвысит их над остальными. Обеспечит им место в VIP-зоне подле самого Бога. Представляешь, как теперь удивляются верующие праведники, когда вместо райских кущей попадают в ледяную пустоту тонких сфер, где нет света и звука? Неприятно, а главное – навсегда. Но они наотрез отказываются видеть истину, которую видели зачинатели их учения. – Северный Олень посмотрел на меня и добавил: – Ни одного из христиан мне еще ни разу не удалось убедить в бессмысленности и вреде прижизненных страданий. Умерщвляя плоть, сильную душу не вырастишь. Но они и слушать не хотели. А ведь, двигаясь по выбранному пути, можно попасть лишь туда, куда этот путь ведет. Их путь вел прямиком в ледяной ад тонких сфер, но когда я пытался им объяснить это во сне, они называли меня посланником дьявола. И продолжали пуще прежнего гнуть свою линию.
Слово «посланник» вызвало во мне воспоминание о диктофонной записи, сделанной Кириллом. Тема Посланника была там не менее важной, чем тема Хранителей. Может, Олень действительно никакой не добрый волшебник, а самый настоящий искуситель? Его взгляд, становившийся иногда жутковатым, подкидывал лишнюю гирьку именно на эту чашу весов.
– Ты и есть Посланник, – без особой уверенности заявил я. Это был пристрелочный выстрел.
– Кирилл оставил тебе посмертную запись, – спокойно ответил Олень. – Я знаю. Но в ней много неточностей. Например, Кирилл никогда не верил в существование Спящего Бога. Напрасно. Спящий Бог существует. Весь мир – просто один из его снов. Этих снов было бесчисленное множество, ведь Бог вечен. Почти все они были гораздо лучше теперешнего. Некоторые чуть-чуть лучше.
– Выходит, нынешний сон один их худших? – напрямую спросил я.
