была кровь – это кошмарно, но поддается хоть какому-то осознанию. А тут мне придется срастись с нечеловеческим живым существом, превратиться в подобие сиамских близнецов.
– Не дрожи! – фыркнул Жаб. – Он тебя тоже боится. Расслабься, скафандр не пойдет на тебя, пока ты воняешь адреналином. Уволю из охотников ко всем чертям, если не возьмешь себя в руки!
Я собрался. Лиловая груда мышц у моих ног перестала подрагивать.
– Протяни руку с допуском, чтобы он мог проверить, – подсказала Рипли.
Я осторожно протянул к аппарату ладонь. Он замер, за секунду переварил информацию и бросился на меня. Сначала обмотал жилами, выдавливая воздух из легких и лишнюю кровь из периферийных сосудов, затем создал основной покров. Только когда его хитиновое жало вошло в мой катетер, соединив две кровеносные системы, «ГАДЖ» дал мне возможность дышать.
– Как ты? – спросила Рипли. – Голова не кружится?
– Вроде бы нет.
– Продышись. Теперь вспомни о нейроконтроле. Чувствуешь?
Это ощущение словами не передать. Тело как бы меняется, за один миг превращаешься из обычного человека в грузного гиганта с мышцами кашалота. Мало того! Можно делать движения, которые в обыденной жизни вообще невозможны, например, вместо глубокого вдоха начинают хлопать жаберные крышки, а плавательные движения рук переводятся в перестальтику поверхностных мышц скафандра. С другой стороны, если не думать о плавании, можно двигаться, как обычно. Короче, нейроконтроль – это штука, к которой надо привыкнуть.
– Чувствую, – невольно улыбнулся я.
– Он уже веселится, – фыркнул Жаб. – Слезай и дуй к борту. Будешь прыгать прямо оттуда, чтоб не скалился без причины.
Мне уже было безразлично. Я знал, что подобная эйфория без причины не наступает – это скафандр гонит в кровь эндорфин для повышения компрессионного болевого порога. Но рот мой помимо воли расплылся от уха до уха.
Я покинул броню и, пошатываясь, направился к борту «Красотки». Пас позади тащил картриджи с «рассолом». Зеваки из числа моряков пялились на меня с почти религиозным почтением. Это меня еще больше развеселило.
– Надевать? – обернулась к взводному Рипли, держа наготове хитиновый шлем.
– Давай!
– Вдох! – рявкнула начальница.
Я вдохнул скорее рефлекторно, чем сознательно, тут же шлем опустился мне на плечи и сросся со скафандром в единое целое. Несмотря на эндорфин в крови, я испугался, сделал судорожный выдох и не менее судорожный вдох, но это не помогло – воздуха внутри было слишком мало. Позади копошился с картриджами Пас, и я ощутил, как аппарат наполняется «рассолом», как жидкость подступает к подбородку, а затем все выше и выше.
Инстинктивный ужас неминуемой смерти сковал мою волю, а «рассол» уже залил рот и подбирался к ноздрям. Я хотел сорвать с головы шлем, броситься куда-нибудь, лишь бы не утонуть в противной солоноватой жидкости. Но нейроконтроль был рассчитан на это – аппарат не дал мне сделать ни одного движения, и я стоял, как истукан, сжатый чужими мышцами. Шлем заполнился целиком. Остатки воздуха в легких стремительно истощались, но инстинкт не позволял мне сделать вдох жидкостью. Я понял, что скорее задохнусь, чем пойду на это.
Однако уже через полминуты реберные мышцы задергались, в голове помутилось и в мой рот, раскрытый в беззвучном крике, хлынул поток «рассола». Это было похоже на маленькую смерть – сердце замерло, мое тело билось в конвульсиях, в носу щипало, желудок пытался освободиться от содержимого. Но я не умер. Сердце вновь застучало, а в голове прояснилось.
– Вперед, охотник! – услышал я голос Жаба.
Они с Рипли толкнули меня в спину, и я, перевалившись через борт, плюхнулся в воду. От недостатка кислорода перед глазами плыли алые пятна, я попробовал сделать глубокий вдох, но заполненные жидкостью легкие не поддались. Зато заработали жаберные крышки, прокачивая воду через сосуды с кровью. Мне полегчало.
Какое же это странное ощущение – дышать не дыша! Моя грудь не шевелилась, как у покойника, но аппарат загонял через катетер насыщенную кислородом кровь. В голове окончательно прояснилось, и я услышал голос Жаба:
– Копуха, ты как?
«Норма», – показал я.
– Пришел в себя? Осмотрись. Доложи глубину.
Я понял, что все это время провел с крепко зажмуренными глазами. Подняв веки, я увидел, что погрузился метров на десять, совершенно не ощутив этого. Собственно, в этом и была идея системы «ГАДЖ» – залить скафандр и легкие ныряльщика несжимаемой жидкостью. Ведь наполненную водой бутылку можно опустить хоть на дно Марианской впадины, ее все равно не раздавит. Если же дышать воздухом, придется сдерживать напор давления такой толстенной броней, что идея погружения на километровые глубины потеряет всякий смысл.
А так мое лицо прикрывала не очень толстая хитиновая линза, в слоистой структуре которой прятались микроскопические светящиеся клетки, как у глубоководных рыб. Они работали подобно монитору, складываясь в цифры и надписи необходимой ныряльщику информации.
«Глубина пятнадцать метров, – доложил я жестами Языка Охотников. – Жду указаний».
– Тогда приступим к экзамену, – хохотнули биомембраны голосом Жаба. – Первый этап – практическая отработка двигательных функций. Займи вертикальное положение, не болтайся, как говно в проруби.
Я мысленно взмахнул руками, как бы разгребая воду, но система нейроконтроля перевела нервный
