Долговязый подмигнул мне и скрылся за переборками. Было зябко – Леська заставила раздеться до плавок. А вот тревоги не было. Я был уверен, что даже если она найдет непорядок у меня под черепом, я сумею ее уговорить не отправлять меня в госпиталь немедленно. Больше ведь нырять было некому. Точнее, нырнуть-то каждый охотник умел, да только не каждого Поганка подпустила бы к себе. Причину этого я сам не вполне понимал – ее гораздо лучше знала Молчунья. И если честно, мне бы хотелось с ней об этом поговорить до решающего погружения. Слишком многое от этого могло зависеть.
Леська опустила подкову томографа мне на голову и начала сканирование. Видно ничего не было, только на теле мерцали отблески мониторов.
– Ну что там? – не выдержал я затянувшегося молчания.
– Полежи спокойно и помолчи, – ответила Леся. – От разговора активность участков мозга меняется. Подумай о чем-нибудь приятном.
– Тогда о тебе, – улыбнулся я.
– Ты становишься эротоманом, – пошутила она.
Сканеры томографа мерно урчали. Я ожидал какого-нибудь покалывания или почесывания в голове, но не ощущал вообще ничего. Только мурашки бегали по голому телу от холода. Время шло, Леська молчала.
– Ну что там? – не выдержал я.
Подкова томографа перестала жужжать и поднялась вверх. Я увидел Леську – на ней лица не было. У меня сердце екнуло, словно под ногами земля разверзлась.
– Что такое? – прошептал я.
– Ты совершенно здоров, – ответила она жутковатым голосом. – Только…
– Что только?
– У тебя под черепом… нейрочип.
Наверное, если бы «Рапид» на полном ходу сделал оверкиль, это произвело бы на меня меньшее впечатление.
– Ты шутишь? – прошептал я непослушными губами.
– К сожалению, нет. Вот, посмотри.
Она подвела меня к монитору и показала мой собственный мозг в разрезе. Разные участки компьютером были выкрашены в разные цвета. В одном месте пылала яркая бусинка.
– Это? – я показал пальцем.
– Нет, – отмахнулась Леся. – Это центр сексуального возбуждения. Ты, наверное, слишком всерьез обо мне задумался. Вот сюда посмотри.
Она ткнула пальцем в темную область, похожую на очень правильную четырехлучевую звезду. Но если присмотреться, лучей было значительно больше, только маленьких.
– Это нейрочип, – уверенно заявила Леся. – Фрагмент биотеха.
– Быть не может! – помотал я головой. – Откуда ему там взяться?
И тут же прикусил язык – ему было откуда взяться. Но это означало, что Жаб жив – в этом теперь не было ни малейших сомнений. Это ведь вполне в его стиле – подкупить хирурга, делавшего мне операцию после баротравмы. Подкупить, выдать нейрочип и попросить вживить мне в мозг. Для него это просто. Проще, чем некоторым поссать за борт. А возможность была. Жаб старался никогда не упускать никаких возможностей. Только непонятно, зачем мне нейрочип вставлять в голову.
– Точно такой, как у Тошки, – негромко сказала Леся.
Я не знал, что у нее творится в душе, но чувствовала она себя неважно.
– Его можно извлечь? – спросил я.
– Да, без особого труда. Но только оперативным путем. В госпитале.
Этот вариант меня в данный момент никак не устраивал.
– Это Жаб, – сообщил я на всякий случай. – Кроме него никто не мог это сделать.
– Во время операции?
– Да. В умении подкупать людей ему не откажешь. Получается, что он может видеть моими глазами?
– Да. А во сне транслировать образы с компьютера тебе в мозг.
– Значит эти кошмары…
– Почти наверняка генерирует Жаб, – закончила за меня Леся. – Я его если увижу, убью не задумываясь.
– Ты же была против насилия!
– Можешь подать на меня в суд.
На самом деле я прекрасно ее понимал. У меня тоже были поводы ненавидеть Жаба, но то дела давно минувших дней, и они как-то стерлись из памяти. Я размяк, я уже готов был поверить, что Жаб не маньяк, что он спас меня и Лесю от верной ракетной атаки. И тут снова.
– Вот откуда он узнал о том, что ты идешь на «Рифе»! – воскликнул я. – Он постоянно смотрит моими глазами, барракуда его дери! И про банку с глубиной в тридцать метров он тоже узнал от меня! И о твоих
