квартире, может даже с засаженным геранью балкончиком, и тогда бы я смогла иногда приглашать на ужин человек восемь-десять.
Тут-то и выяснилось, что Микель живет с Милли. Они познакомились в Лос-Анджелесе. Милли приехала туда с выставкой, а Микель там жил, отбирал сценарии для какой-то кинокомпании. Микель пригласил Милли в Южную Африку, она познакомилась с его матерью, и они отлично поладили. Микель возил Милли к зулусам, она с ними плясала, потом они всю ночь пили какие-то местные напитки, и Милли все ужасно понравилось. Потом Милли вернулась в Нью-Йорк и предложила Микелю переехать к ней, ведь все издательские дела надо решать в Нью-Йорке. Еще Микель сказал, что они прекрасно уживаются друг с другом, только все время ссорятся.
Дело обстоит так: у Милли есть собственная квартира, и когда ее предыдущий друг, с которым они собирались пожениться, купил соседнюю, они сломали перегородки и объединили оба помещения. И теперь бывший друг Милли сдает свою часть Микелю за почти символическую плату, настолько символическую, что хоть Микель и на мели, но все же может себе позволить жить в Нью-Йорке, где, собственно, жить и хочет. Сдает бывший Миллин друг свою часть квартиры Микелю так дешево потому, что восстанавливать стены чертовски дорого, а Милли наотрез отказывается делить помещение с чужим человеком. Микелю повезло, что Милли не считает его чужим, иначе ему пришлось бы вернуться в Лос-Анджелес к работе, которая не вызывает у него ничего, кроме отвращения.
Мы сидели и разговаривали. Микель положил свою руку на мою. В этом не было ничего сексуального, просто мы сидели за деревянным столиком в таверне Белая лошадь, сидели и смотрели друг на друга. Мы оба оказались в одинаковом положении. Будь у одного из нас своя квартира, все могло бы обернуться иначе. Не то чтобы Микелю не нравилась Милли; нет, она ему нравилась. Но они часто ссорились, и ему не дозволялось вечером выходить одному. Милли не большая охотница до вечерних развлечений, а Микелю очень бы хотелось поближе познакомиться с нью-йоркской жизнью, раз уж он здесь оказался.
Мы собрались уходить, и я разрешила Микелю заплатить за мой кофе. Он сказал, что позвонит мне на днях, и я попросила его звонить с одиннадцати до часу, когда Стаса наверняка нет дома. Я попросила, чтобы он надписал мне книжку, и он написал: Элинор, что живет у реки, от Микеля с любовью. И еще я сказала: Слушай, а напиши-ка свой телефон. Вдруг мне понадобится тебе позвонить?
Ничего предосудительного здесь не было и быть не могло. К Микелю я решила относиться как к подружке, поэтому и рассказала Стасу о нашей встрече. Ясно было, что у нас с Микелем ничего не получится, мы оба в одинаковом положении, но, может быть, мы могли бы общаться вчетвером – я бы дружила с Милли, а Стас ходил бы с Микелем играть в бильярд. Нужно ведь заводить новых друзей, а если живешь с кем-то, то лучше дружить парами.
У Стаса чуть нервный срыв не случился. Два дня он со мной вообще не разговаривал, а потом как пошел орать. Велел мне убираться вон, если мне так уж хочется спать с этим типом, возмущался, как я смею приносить в дом любовные послания от какого-то кретина.
Я сказала:
– Знаешь, Стас, если бы между нами что-то было, я бы не стала тебе ничего говорить. Я просто рассказывала Микелю о тебе и о том, какой ты замечательный, а он говорил о Милли.
Стас сказал:
– Не морочь мне голову! Так все и начинается – сначала рассказывают друг другу о своей жизни, а потом заваливаются в постель. Слушай, давай-ка разбежимся. Ты меня достала.
Это продолжалось весь день. Я не выдержала и расплакалась.
– Если хочешь, чтобы я ушла, – сказала я, – пожалуйста! Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю – почему же ты так странно на все реагируешь? Я думала, он тебе понравится. Он так хотел посмотреть твои картины. А я бы с удовольствием с ней подружилась.
– С кем? – спросил Стас.
– С его подругой.
– Ты что, хочешь, чтобы я ей позвонил и назначил свидание? – сказал Стас. – Этого ты хочешь? Замечательно. Ты все это придумала, потому что сама себе не доверяешь. Знаешь, что я в тебе больше всего ненавижу?
– Неряшливость? – спросила я.
– Нет.
– Характер?
– Нет, – сказал он. – На тебя нельзя положиться. Вот что я ненавижу в тебе больше всего. Ты чертовски ненадежный человек. Тебе самой от себя не тошно?
Вот это уж мне совсем непонятно. То есть да, я знаю, я человек ненадежный, но при чем здесь это? То, что я встретилась с человеком и выпила с ним кофе, отнюдь не свидетельствует именно об этом моем недостатке. Я проплакала все воскресенье, а Стас отправился играть с приятелями в софтбол.
Микель позвонил в половине первого. Я пыталась говорить с ним легко и весело. Он действительно очень умный и милый, и я совершенно не понимаю, как Милли может с ним ссориться. Я хотела сходить выпить с ним кофе, только вот глаза опухли от слез. И тут я не удержалась и рассказала ему, в каком аду жила эти три дня, потому что Стас, узнав, что я ходила пить кофе с мужчиной, чуть с ума не сошел от ярости.
– У меня все то же самое. Она совсем спятила, – сказал Микель.
Мы помолчали.
– Может, выпьем кофе завтра? – предложила я.
– Завтра не могу, – сказал он. – Как насчет среды?
– Давай я позвоню тебе утром, – сказала я. – Не знаю, смогу ли я в среду.
Мы опять помолчали, а потом он сказал, что лучше мне ему не звонить.
Я видела его еще один раз. Печальная была встреча. Мы столкнулись в банке. Он был с Милли, и она как-то странно мне улыбнулась. Я была без косметики и в очках со стразами, так что, может, она меня и не узнала. В тот вечер, когда мы с ней познакомились, я была в линзах и навесила на себя кучу собственных украшений, кажется, серьги и бусы с Джеймс-Бондами и прочей ерундой. Когда Милли отошла к банкомату, Микель подошел ко мне и спросил, пойду ли я из банка домой.
Мне повезло – когда я вернулась, Стаса дома не было, а через несколько минут позвонил Микель. Разговаривали мы недолго. Микель сказал, что будет лучше, если мы некоторое время не будем общаться. Говорил он шепотом.
– А как же наш бурный роман, неужели он прервется, едва начавшись?
Молчание было мне ответом.
– Шутка! – сказала я.
Теперь, если Стас оказывается днем дома, я молюсь только об одном чтобы телефон не зазвонил.
Я стараюсь содержать квартиру в чистоте и порядке. Мама моя живет на севере штата, и у нее только одна спальня. К ней мне удрать нельзя. В семь тридцать я встаю и иду гулять с Эндрю. Все хорошо. Стас купил мне пальто, оранжевое шерстяное пальто с зеленым бархатным воротником. Я предпочла бы что- нибудь более консервативное, но новое зимнее пальто иметь приятно.
Из Бостона позвонила моя подруга Эбби. Позвонила в истерике. Она уже несколько лет живет с одним парнем. Он был арт-директором в рекламном агентстве, а она преподает в Симмонсе Колледж Симмонса – престижный частный колледж для женщин в Бостоне… Живут они в Бэк-Бэе, в доме Роджера, старом особняке, который он отремонтировал. Его уволили, и теперь он хочет, чтобы она взяла часть расходов по содержанию дома на себя, но жениться не предлагает. А тут объявился прежний возлюбленный Эбби, который хочет, чтобы она переехала в Нью-Йорк и жила с ним.
– И что ты намерена делать? – спросила я.
Эбби сказала, что ее прежний возлюбленный, Брюс, порядочный подонок, но Бостон и Роджер ей опостылели.
– Я могла бы жить в Нью-Йорке с Брюсом, – сказала она, – и летать раз в неделю в Бостон на работу. Может, в Нью-Йорке мне попадется кто-нибудь получше.
– Не делай этого, Эбби, – сказала я. – В старые времена браки детей устраивали родители. Конечно, можно было нарваться и на подонка, но по крайней мере законную супругу нельзя было вышвырнуть на улицу. А теперь у нас рабовладельческий строй. Живешь с мужиком в Нью-Йорке – изволь быть его
