обстоятельствах.
Ева кивнула.
– Она спокойна, она под воздействием лекарств. И она рассчитывает выжать из тебя два миллиона долларов. Ради этого она попортила себе портрет. Да, она собой довольна. Но как ей выжать из тебя два миллиона, если она вынуждена отсиживаться в гостиничном номере?
– Я об этом уже думал. Ты сбилась с ритма, – сказал Рорк, когда Ева нахмурилась, размышляя. – Думаю, она сделала съемку своих повреждений, сопроводив ее взволнованным, а может, и слезным рассказом о нападении, совершенном одним из нас, а может, и обоими. А если она не последняя дура, нападение совершено неизвестным, который предупредил ее: будешь рыпаться, они – то есть мы – позаботятся, чтоб тебе было еще хуже. – Рорк наполнил вином бокал. – Там – наверняка будет заявление, что эта запись сделана на случай ее внезапной смерти. Или чтобы защитить ее от более тяжких увечий. В противном случае запись будет отослана в массовые издания и в полицию. Держу пари, она собиралась послать эту запись мне: она не сомневалась, что я пойму подтекст. «Плати, или это станет достоянием гласности».
– Ну, допустим. – Ева взяла еще кусок пиццы. – Твои изыскания подсказали тебе, где может быть эта запись?
– У ее убийцы.
– Да, без сомнения. Так почему же запись не всплыла вместе с номерным счетом во время похищения Заны? Почему ты не получил копию?
– Убийца мог решить, что запись будет говорить сама за себя. И он мог быть так глуп, что доверил ее обычной почте.
– Вот видишь. – Ева взмахнула куском пиццы, а потом вонзила в него зубы. – Умно, глупо, умно, глупо. Меня это не убеждает. Нет здесь никакой глупости. Тут все умно. Настолько умно, что он может позволить себе выглядеть глупо. Преступление по страсти, попытка его замаскировать, мелкие ошибки. Более крупные ошибки. Но я думаю… Я начинаю спрашивать себя: а не были ли некоторые из этих ошибок сделаны намеренно? – Она оглянулась на доску. – Может, я просто хожу кругами?
– Нет, продолжай. Мне интересно.
– Она была трудной женщиной. Даже ее сын это признал. И ты прав, – добавила Ева, увидев выражение лица Рорка, – я не вычеркнула его из списка подозреваемых. Я потом объясню, почему он не на первом месте в моем списке. Итак, ты делаешь черную работу для женщины с трудным характером. Тебе обещана доля, но ты ни за что не получишь половины. Может, она сказала, что запросила миллион, а ты получишь десять процентов за все твои труды. За грязную работу это не так уж плохо. Допустим, расклад таков, и она отдает тебе запись, чтобы доставить лично или послать.
– Она должна была быть очень уверена в себе, – заметил Рорк.
– О да. Это вписывается в ее психологический портрет. И она должна быть уверена в своем посыльном. Но если что-то пойдет не так, это отбросит ее на шаг назад.
– Однако ее посыльный оказался не таким послушным, как она предполагала, – подхватил Рорк. – Вместо того чтобы быть хорошей собачкой и нести посылку, он сначала просмотрел содержимое. И начал смекать, что оно стоит гораздо дороже.
«Вот мой ритм, – поняла Ева. – Погонять с ним мячик взад-вперед, увидеть ходы, возможности, кусочки головоломки».
– Верно. Допустим, он вернулся, сказал ей, что хочет долю побольше. Допустим, он сказал, что можно выжать куда больше, чем какой-то жалкий миллион, – сказала Ева вслух.
– Это должно было ее разозлить.
– Еще как! – Она улыбнулась Рорку. – И она пошла вразнос. Она пила, принимала лекарства. Перестала следить за своим языком. Она могла проболтаться, что запросила два лимона.
– А может, она просто наотрез отказалась увеличивать его долю пирога.
– Ну, как бы то ни было, теперь уже он разозлился. И в любом случае мы возвращаемся к тому, что он с ней в комнате наедине. То ли поздний вечер субботы, то ли раннее воскресное утро. Она повернулась к нему спиной. Запись у него, оружие у него. Мотив у него есть, возможность тоже. И он проломил ей череп. Забрал ее телефон, ее копию записи, все ее диски, вообще все, что может его изобличить или, наоборот, помочь ему. Он отпирает окно и исчезает.
– И теперь у него весь пирог.
Рорк взглянул на то, что осталось от лежавшего между ними круга пиццы. Они его почти уничтожили. Энергоемкая работа.
– Давай зайдем с другого конца. – Ева слизнула каплю соуса с большого пальца. – С утра пораньше в понедельник он уже на стреме, он уже готов схватить Зану, как только она выйдет. Надо же, какое счастливое совпадение! Она как раз вышла совсем одна.
– Может, это вовсе не у Труди был любовник?
– Это мысль! – Ева отодвинула пиццу, опасаясь, что еще один кусок добьет ее окончательно. – Надо будет поближе приглядеться к прелестной маленькой женушке Бобби.
– А не к самому Бобби?
– Я в нем покопаюсь. Но дело в том, что при убийстве собственной матери все выглядит куда ужаснее. Тут все замешено на бешеной, слепой ярости.
«Как и при отцеубийстве», – добавила Ева мысленно. Она сама чуть не захлебнулась в крови, когда убила своего отца.
Сочтя это воспоминание абсолютно излишним, Ева сосредоточилась на настоящем.
– Тут мотив не просматривается. Если это деньги, почему бы не дождаться, пока она их получит? И тогда можно подстроить «несчастный случай» по возвращении в Техас и унаследовать все. Конечно, не исключен импульс, минутный порыв, но…
