и последовала за ним, так же следует поступить и Маргарите[689].
Виллана и Маргарита до своего обращения вели светскую жизнь, но не так обстояло дело с Екатериной Сиенской (ум. в 1380 г.), самому известному в Средние века члену третьего ордена монашеского братства[690]. Последняя была девой, мало знавшей о расплате за грех, обстоятельство, которое Реймонд из Капуи, ее исповедник, не счел нужным особо подчеркивать в ее
После смерти своей сестры святая дева, воочию увидев тщету
этого мира, обратилась к Вечному Жениху с большим пылом и
желанием и, признав свою виновность и порицая себя,
простерлась вместе с Марией Магдалиной у ног Господа,
[заливаясь]…слезами[691].
Итак, Екатерина Реймонда, даже не поддавшаяся на уговоры собственной сестры, а лишь осознавшая свойственное ее возрасту тщеславие, рыдая, рапростерлась вместе с Марией Магдалиной у ног Господа, моля его о прощении.
В сцене столкновения Екатерины с тщеславием, описанной Раймондом, она повела себя как Мария Магдалина, но какой же она сама, по собственному признанию, извлекла урок из тщеславия Марии Магдалины и последующего отказа от него? Чтобы ответить на этот вопрос, нам необходимо обратиться к письмам Екатерины, написанным на национальном языке[692]. В одном послании, адресованном в Перуджу какой-то проститутке, Екатерина не хуже любого средневекового проповедника осуждает пороки древнейшей профессии. Начинает она с того, что бранит ту женщину, используя при этом употребляемые нищенствующими монахами метафоры:
Ты похожа на свинью, барахтающуюся в грязи, когда окунаешься в навоз этого мира. Ты превратила себя в служанку и рабыню порока; ты приняла дьявола за Бога, служа ему днем и ночью[693].
Затем она понуждает эту женщину сознаться в своих грехах, обещая, что Господь явит ей свою милость. Позаимствовав сравнение с проказой из проповедей нищенствующих монахов и вставя свой собственный «образ крови», она увещевает: «Ты увидишь, что он наполнил ванну кровью, дабы смыть с тебя проказу твоего смертного греха и нечистоты, в которых ты так долго находилась. И ты не оттолкнешь своего сладчайшего Иисуса». И наконец: «Учись у милой и
Умилта Фаэнца (ум. в 1310 г.), основательница ордена валломброзанских монахинь и известный автор проповедей, тоже сравнивала грешную жизнь Марии Магдалины с грязью, которую смыли очищающие слезы[695]. Для Екатерины очистительным средством являлась кровь Христа, для Умилты — слезы:
Она освободилась и избавилась от власти грехов, очистилась от поразившей ее проказы, излечилась от всех мучивших ее хворей, оправилась от змеиного яда и всяческой порчи, обезобразившей ее; а что касается тех благ, что она лишилась, то все воздалось ей сторицей [696].
Обе женщины, следовательно, черпали метафоры из одного источника, когда сравнивали полную порока жизнь Марии Магдалины до обращения с грязью и проказой: и все же они не полностью соглашались с представлением проповедников о женском тщеславии и отречением от него. Надо помнить, что проповедники больше всего опасались тщеславия потому, что это был верный путь к смертному греху
Однако женщины, размышляя над отречением Марии Магдалины от тщеславия, хоть и полностью соглашались с тем, что от него следует отказаться, но не обязательно по основаниям, указанным проповедниками. Они больше думали о личном спасении, нежели общественном благе. И Екатерина Сиенская предоставляет тому немало подтверждений. В одном из своих посланий она настоятельно советует Монне Бартоломеа Лукка следовать примеру ее учительницы Марии Магдалины. Екатерина пишет:
Ее уж более не прельщали ни высокое положение, ни пышность, ни наряды и украшения. Она не находила радости либо удовольствия в этом мире. Ее думы и заботы были направлены на одно: как ей следовать за Христом. Лишь только она возлюбила его и познала себя, она приняла его и выбрала путь смирения.
Ради Бога она презрела себя, ибо видела, что не существует иного способа следовать за ним или угодить ему. Она осознала, что является смиреннейшей из людей. Она, одна или в компании, помнила себя не больше, чем пьяная женщина. В противном случае она бы не оказалась среди воинов Пилата, не отправилась бы к гробу и не стояла бы у него одна. Любовь не позволяла ей думать: «Как это будет выглядеть со стороны? Не будут ли окружающие плохо говорить обо мне, ведь я богата и красива?» Не этим были заняты ее помыслы, а лишь тем, как ей отыскать своего Учителя и последовать за ним. Она, стало быть, является спутницей, которую я даю тебе. Я желаю, чтобы ты последовала ее примеру, ибо она настолько хорошо знала путь, что стала нашим учителем[697].
Екатерина Сиенская считала, что помыслы о положении, внешности и тщеславии — «Как это будет выглядеть со стороны? Не будут ли окружающие плохо говорить обо мне, ведь я богата и красива?» — были помехами, препятствующими взять крест и следовать за Спасителем. Ей было близко евангелическое послание в духе Матфея (19:21). Она предлагала отказаться от мирской суеты, презреть себя и избрать путь смирения. Екатерина писала о «возлюбленной Марии Магдалине, в коей была такая страстная любовь, что она ничего не испытывала ни к одному тварному созданию»[698]. В отличие от проповедников, обеспокоенных связью тщеславия с
Мария Магдалина, регулярно посещавшая в видениях Франческу Басса де Понциани (ум. в 1440 г.) (известную больше под именем Франчески Романа), не раз увещевала будущую святую забыть о себе и последовать за Христом. Практически повторяя совет, преподанный Екатериной Монне Бартоломеа, Мария Магдалина говорила Франческе, что «душа должна считать себя грешной и ненавидеть себя»[700]. Смирение и уничижение — вот что вело к вершинам божественной любви, если исходить из слов, сказанных в видениях Франчески Марией Магдалиной: «Не поддавайся своей слабости, а поднимись над собой через глубочайшее смирение, уповая, что наградой тебе будет Его любовь. И насколько низко ты уронишь себя, настолько же высоко ты вознесешься» [701].
Умилта настолько презирала себя, что считала себя не лучше невзрачной, маленькой собаки; это
