Естественно, направленность политики Насера пришпась не по вкусу империалистическим силам.
Если бы кто-то начал утверждать, что Насер сразу же взял линию на изменение социальной структуры общества в Египте посредством расширения прав и власти трудового народа, то такое заявление прозвучало бы как упрощение. Да это и понятно. Революцию 1952 года, которая привела к свержению монархии, совершила армия под руководством группы офицеров.
Какого-либо теоретического обоснования будущего пути развития страны руководство революции не имело. Насер это подчеркивал сам. Главной задачей являлось обеспечение независимости и самостоятельности Египта.
Разумеется, возник вопрос об улучшении положения людей труда, особенно феллахов, составляющих семьдесят процентов населения страны. Объявленная в 1952 году аграрная реформа, предполагалось, в известной мере решит эту проблему. Кстати, Египет стал первой страной на Ближнем Востоке и в Африке, где провозгласили такую реформу. Никто, и сам Насер, не ожидал, что она коренным образом разрушит устои феодализма. Тем не менее ее позитивное воздействие на положение малоземельных феллахов выявилось как неоспоримое.
Насер постепенно, но неуклонно подходил к пониманию того, что успешное развитие страны невозможно без решения социально-экономических проблем. Он стал проявлять все больший интерес к общественно-политическим наукам, в том числе к марксизму-ленинизму, о чем говорил сам. Он изучал опыт построения социализма в нашей стране. В этой связи можно считать закономерным стремление Насера к развитию экономики на основе каких-то плановых программ, признание им существования классовой борьбы в египетском обществе и необходимости создания партии в качестве политической опоры режима.
Насер думал о будущем Египта и своего народа. Он прилагал все усилия к тому, чтобы это будущее стало лучше, светлее.
В беседах с нами Насер всегда окружал гостей вниманием. Не скрою, нравилась мне и манера ведения бесед, которую предпочитал Насер. Он не любил длинных заявлений. Обычно, усевшись в кресло, Насер называл вопрос, по которому хотел обменяться мнениями, а затем излагал по нему свою позицию. При этом Насер не обращал внимания на то, говорить ли ему первым или вторым. Обсуждать порядок ведения беседы он считал делом малополезным, если не лишним.
Высказываясь, как правило, кратко, Насер выражал мысли ясно. В историю заглядывать у него особой склонности не ощущалось. Конечно, как и все египтяне, Насер гордился стариной и ее памятниками, которыми изобилует Египет. Но этим он скорее отдавал дань своему патриотическому долгу в разговоре с иностранцами.
А вообще-то он подшучивал, когда кто-либо высказывал восхищение пирамидами. Как-то в беседе со мной сказал:
— Зачем чудаки-фараоны возводили пирамиды? Ведь они бесполезны для людей труда как прежде, так и теперь. Цели их создания были далеки от народа.
Не было случая, чтобы в ходе беседы Насер повысил голос, даже если говорил об Израиле и империализме. Казалось, эмоции у него вовсе отсутствовали. Конечно, это следует отнести исключительно за счет умения контролировать себя.
Не раз я видел и слышал, как Насер выступает на митингах. Он обычно произносил речи по заранее заготовленному тексту. Голос негромкий, даже тихий, звучал убедительно. По всему было видно, что специфической ораторской стороне дела он большого значения не придавал. Несмотря на все это, его слова и фразы ложились метко и воспринимались аудиторией с энтузиазмом.
Когда Насер выступал перед рабочими, служащими или феллахами, то, как правило, говорил на египетском диалекте арабского языка, более доступном и понятном присутствующим. Проблемы трудового народа он знал хорошо и их решение увязывал с общенациональными задачами.
По моим наблюдениям и наблюдениям других советских товарищей Насер и его семья жили в скромных условиях. Особняк в Каире, который они занимали и в котором я был не один раз, ничем не выделялся среди остальных. Признаков роскоши в нем совершенно не было. Королевских чертогов Насер не признавал, и это, судя по всему, людям нравилось.
Никогда не козырял Насер положением и властью президента, хотя пользовался непререкаемым авторитетом.
Напряженность борьбы сказалась, однако, даже на богатырском организме Насера. Здоровье его стало подводить. Несколько улучшилось оно после лечения у нас на Кавказе. Он окреп, посвежел. Но Насер не оставался бы Насером, если бы по возвращении в Каир не окунулся снова в водоворот событий, нарушая при этом рекомендации врачей, в том числе советских.
Отвечая на соответствующий вопрос во время одной из моих поездок в Каир, Насер сказал:
— После возвращения с Кавказа я на семьдесят пять процентов здоров, а на двадцать пять процентов — нездоров.
А потом добавил:
— Я и сам в этом виноват. Двадцать пять процентов — это только моя вина.
Мне ничего не оставалось делать, кроме как заявить:
— Настоятельно советуем вам выполнять предписания советских медиков.
Насер ответил:
— Я постараюсь им следовать.
Тем не менее выражение его лица говорило о том, что такой ответ — это больше знак корректности. Да и весь вид его свидетельствовал о том, что его угнетает недуг. Через несколько месяцев, в сентябре 1970 года, этого выдающегося человека не стало.
При всем риске впасть в крайность, подчеркивая роль субъективного фактора в конкретных условиях Ближнего Востока, беру на себя смелость сказать:
— Проживи этот человек еще несколько лет, обстановка в районе могла бы сложиться и по- другому.
Но и то, что он успел сделать, если проанализировать цепь событий, послужило мощным катализатором для утверждения самосознания арабов и их законных прав. А это уже само по себе имеет важное историческое значение.
Богатая палитра ведения дел
Не могу обойти вниманием и Махмуда Фавзи, сподвижника Насера, внушительную фигуру египетской дипломатической службы. Этот человек выделялся на фоне дипломатов своей страны, а в некоторых отношениях, пожалуй, и в среде дипломатических работников арабских стран в целом.
Как дипломат Фавзи сложился еще задолго до египетской революции, опрокинувшей в 1952 году королевский трон. Успешно прошагав по служебным ступеням, Фавзи до назначения министром иностранных дел являлся с 1947 по 1952 год постоянным представителем Египта при ООН. После революции он прочно утвердился на позициях нового руководства и в области ведения внешних дел стал правой рукой президента Насера.
Знал я Фавзи на протяжении по крайней мере двадцати пяти лет. Мои первые встречи и беседы с ним состоялись в ООН. Хорошо подготовленный, опытный человек, он умело защищал интересы страны, интересы арабов.
Уже в начале пятидесятых годов все больше обнаруживало себя агрессивное направление во внешней политике Израиля. Под крышей ООН участились столкновения арабских государств с Израилем. В этих политических схватках сильно доставалось и США, которые, по сути дела, направляли внешнеполитический курс израильского государства.
Советский Союз уже на той стадии занял позицию активной поддержки арабских государств и осуждения агрессивных тенденций в политике Тель-Авива. Он высказался за то, чтобы Израиль и арабские государства строили отношения между собой только на мирной основе. Это конечно же противопоставило
