всегда приходят в голову в бурном повседневном течении жизни, тем более в столице, где каждый час уже заблаговременно расписан — тут заседания, там совещания, общественные мероприятия, телефонные звонки и многое-многое другое?
Набраться нового заряда сил, да и просто встряхнуться, почувствовать приятную физическую усталость помогала нам обоим охота на дикого кабана, лося и особенно глухаря. Жаль, что нечасто приходилось выезжать на глухариную охоту. Она у нас, любителей-охотников, считается самым лучшим видом этого занятия.
Глухарь — реликтовая птица, обитающая на территории Советского Союза. Он проявляет особую активность в «свадебный» период, который длится примерно 10–12 суток ранней весной. Глухарь знает, на какое дерево ему садиться, чтобы затягивать свою «брачную» песню. А она обычно заставляет сердце охотника биться с такой частотой, которая может напугать любого доктора, если, конечно, ему представилась бы возможность прослушать это сердце в тот момент, когда его обладатель приблизился к заветному дереву с ружьем в руках.
Но прежде чем улыбнется удача обнаружить глухаря, придется пройти по лесу иногда немалое расстояние и по крайней мере раз, а то и два-три упасть в лужу, поскользнувшись на льду, еще не успевшем растаять.
Припоминаю разговор с Малиновским после одной закончившейся для него неудачно глухариной охоты. Он рассказал:
— Я пытался подойти к глухарю на ружейный выстрел. Но тот для исполнения своей «серенады» выбрал дерево так, что незаметно подкрасться к нему оказалось невозможно. Глухарь взвился ввысь. Ускользнул ну прямо как на войне. Похоже, что генеральный штаб глухарей проработал диспозицию весьма эффективно.[19]
Добрую память храню я о встречах и беседах с Малиновским — крупной, яркой личностью в Вооруженных Силах нашего государства.
У меня сжалось сердце от искреннего чувства большой утраты, когда пришла весть о кончине Родиона Яковлевича.
Всегда высокого мнения я был об Андрее Антоновиче Гречко — видном партийном, государственном и военном деятеле. Следует сказать, что Министерство обороны и Министерство иностранных дел, которые мы соответственно возглавляли, постоянно и согласованно взаимодействовали по многим вопросам. И это закономерно.
Пожалуй, каждый советский человек хорошо знает, что внешняя политика с наибольшей полнотой проявляет свои возможности только тогда, когда она опирается на прочную материальную основу — эффективную социалистическую экономику, надежную оборонную мощь и Вооруженные Силы, способные обеспечить безопасность страны, защитить мирный труд советских людей. Это применимо и к военному, и к мирному времени.
С другой стороны, Вооруженные Силы, оборонные мероприятия нашего государства не могут не испытывать на себе влияния советской внешней политики, того, насколько она является эффективной и отвечающей интересам народа и его безопасности.
Рабочие контакты между Гречко и мной носили систематический характер. Они осуществлялись не только на заседаниях Политбюро ЦК КПСС, в состав которого мы были в 1973 году введены по решению Центрального Комитета партии. Не проходило двух-трех дней, чтобы мы не обсуждали те или иные вопросы, где переплетались интересы обороны и внешней политики. В итоге основательных обсуждений вырабатывались предложения, которые, как правило, представлялись в Политбюро за двумя нашими подписями.
Одним словом, с маршалом Гречко у меня существовали тесные дружеские связи. Л. И. Брежнев оказывал поддержку нашей деятельности по проведению активной внешней политики и укреплению обороноспособности страны в соответствии с решениями съездов партии.
По-настоящему я познакомился с Гречко в 1955 году. Тогда он был главнокомандующим Группой советских войск в Германии. Пост этот — важный и ответственный, и по праву его доверили Гречко, как талантливому военачальнику, пользовавшемуся признанным авторитетом.
Уже в первых контактах и беседах с Гречко я убедился, что передо мной не только большой знаток военных проблем. Он мог компетентно высказывать суждения по вопросам, выходящим за рамки чисто военной области, со знанием дела излагая свои взгляды в отношении внешней политики США, блока НАТО в целом, а также политики других государств.
Положительной чертой Гречко являлось то, что он умел слушать других, никогда не претендовал на то, чтобы его высказывания воспринимались как непререкаемая истина. Он признавал мнение собеседника и соглашался с ним, если убеждался, что его собственное суждение звучало неубедительно или неточно.
Гречко не принадлежал к категории искусных ораторов. Он не считал себя мастером зажигательных фраз, ярких и броских выражений.
Однако в беседе, особенно в узком кругу, Гречко преображался. Его высказывания звучали, как правило, метко. Он умело анализировал факты, сопоставлял их, делал выводы. Неоднократно я с большим интересом беседовал с Гречко наедине, иногда прежде, чем мы оба выскажем свою точку зрения Политбюро ЦК КПСС.
Гречко был видным деятелем — и военным, и политическим. Думаю, что наша историческая наука, особенно военная история, воздаст ему должное как военачальнику, патриоту, коммунисту.
Еще о двух полководцах
Иван Степанович Конев вызывал у советских людей на протяжении многих лет чувство большого уважения. Это относится и к периоду войны, и к послевоенному времени. Он участвовал в руководстве войсками в крупнейших сражениях Великой Отечественной войны — под Москвой, Курской битве, Корсунь-Шевченковской, Висло-Одерской, Берлинской и других операциях.
Его заслуги как крупного военачальника известны партии и народу. Он командовал фронтами. Бесспорно, обладал качествами стратега. Среди военных людей на этот счет существовало и существует единое мнение. Высшим военным орденом Отечества — орденом «Победа» Родина наградила всего двенадцать советских военачальников. Среди них был и маршал Конев.
А разве не о многом говорит тот факт, что на одной из главных улиц Праги воздвигнут памятник этому полководцу? Братская Чехословакия, которую освобождали войска под командованием Конева, чтит его память: к постаменту монумента ежегодно в день освобождения Чехословакии возлагаются цветы.
Конев сложился именно как военный деятель; таким его знают и в Советском Союзе, и за рубежом. Но хотелось бы отметить еще одну черту, присущую этому человеку.
В послевоенный период он являлся главнокомандующим Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского Договора и имел отношение к обсуждению некоторых политических вопросов внутренней жизни страны и международной обстановки. Он проявлял живой интерес к германским делам. В этом я убеждался не раз: вместе с маршалом Соколовским мы обменивались с Коневым мнениями по германскому вопросу.
Он несколько раз высказывал мысль о том, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы на немецкой земле возродился милитаризм.
Все, что касалось Западной Германии, вызывало его живой интерес. Помню его высказывание:
— Военные люди часто рождают политические проблемы. Но и политики часто рождают военные проблемы.
Справедливость этих слов невозможно не признать.
Конев временами приобщался и к вопросам внешней политики. Хорошо помню его поездку в Юго- Восточную Азию. Поручение ЦК партии он выполнил успешно. Никогда не жаловался на то, что его отвлекают от дел военных на занятия политикой, к чему он никогда не готовил себя.
Однажды требовалось рассмотрение важного внутреннего вопроса. Конев в это время оказался в
