Следующий этап – избавиться от всех кретинов. Даю тебе фору, иди паковать вещички. – Она помолчала. – Рорк поговорил с Шинед?
– Да.
– Хорошо.
Она прошла прямо в спальню. Рорк, наверное, уже дома, Соммерсет предупредил бы ее, если бы его не было. И наверняка Рорк у себя в кабинете. Надо бы пойти туда, поговорить с ним.
Но она была еще не готова, просто не готова посмотреть ему в глаза. Внутренняя борьба продолжалась, и теперь, когда Ева добралась до дома, она только усилилась. Ева знала, что здесь она в безопасности, что здесь она может немного расслабиться. Но от этого ей становилось только хуже. Здесь ей пришлось признать, что к горлу подступает тошнота, а шея и плечи зажаты от стресса.
Ева прилегла и закрыла глаза. Когда рядом с ней послышался глухой и мягкий прыжок, она протянула руку и обняла кота. Глупо, глупо ощущать эту тошноту, изо всех сил удерживать позыв к рвоте. Глупо испытывать что бы то ни было, кроме подозрения и отвращения, к такой женщине, как Пенни Сото.
Она не почувствовала, как Рорк вошел в спальню, пока его рука не коснулась ее щеки. «Черт возьми, – устало подумала Ева, – он так крадется, что даже воздуха не колышет! Неудивительно, что он был таким ловким воришкой!»
– Что болит? – спросил Рорк.
– Ничего. Ничего особенного. – Но она повернулась к нему, прижалась к нему, когда он лег рядом с ней, спрятала лицо у него на плече. – Просто мне надо побыть дома. В этом я была права, но я думала, что мне надо побыть одной, чтобы успокоиться. В этом я ошиблась. Мы можем немножко побыть здесь?
– Мое любимое место.
– Расскажи мне что-нибудь. Что ты сегодня делал? Расскажи, и неважно, если я не все пойму.
– Этим утром после твоего ухода у меня было совещание по телефону по поводу научных разработок «Евроко». Это одна из моих компаний в Европе, они занимаются транспортными средствами. Мы готовим очень интересный проект: наземно-воздушно-водный спортивный автомобиль-гибрид. Он появится на будущий год, в самом начале. Потом у меня были встречи в городе, но еще до моего ухода позвонила Шинед из Ирландии. Очень приятно было услышать ее голос. Они купили нового щенка, назвали его Маком. По ее словам, хлопот с ним больше, чем с тройняшками. По-моему, она безумно влюблена в Мака.
Ева слушала не столько слова, сколько его голос. Что-то насчет встречи с руководителями какого-то проекта под названием «Оптимум». Потом у него было голографическое совещание по поводу космического курорта «Олимп», потом ланч с представителями его холдинга в Пекине. Слияние, поглощение, приобретение, проекты.
Как он во всем этом не путается?
– Ты всем этим занимался и все-таки нашел время для петуний?
Рорк не спеша гладил ее спину: вверх-вниз, вверх-вниз.
– Они тебе понравились?
– Да. Да, понравились.
– Я подумал о том дне, когда мы поженились. – Рорк поцеловал ее в макушку, а потом прижался к ней щекой. – И вспомнил о петуниях, тем более что скоро мы будем здесь справлять свадьбу Луизы и Чарльза. Это ведь так просто, цветы, десять минут разговора с родственницей – и жизнь кажется прекрасной, и есть, ради чего жить.
– И поэтому у нас появились тюльпаны и нарциссы? Это ведь тюльпаны, да?
– Да. Приятно вспомнить, что каждую весну расцветают новые цветы: прекрасные и благоухающие. А что-то остается неизменным и надежным. Об этом мне напомнил звонок Шинед. Ну? Ты готова рассказать мне, что случилось?
– Не всегда новое – это нечто прекрасное. Сколько всего грязного, гнусного, отвратительного появляется снова и снова. – Ева села на кровати и привычным жестом взъерошила волосы. – Сегодня я привезла Пенни Сото в Управление для допроса. Честно говоря, я ее спровоцировала, чтобы она на меня напала, а я могла обвинить ее в нападении на офицера и забрать в участок.
Рорк взял ее за подбородок, повернул ее лицо вправо и влево.
– Она напала на тебя? Что-то я следов не вижу.
– Да нападение было так, чисто формальное, – отмахнулась Ева. – Она была подружкой Лино, когда они были подростками. Работает в погребке прямо рядом с церковью. А он в этом заведении, можно сказать, дневал и ночевал.
– И они снова сошлись…
– Это она его узнала, – продолжала Ева, вспомнив, что Рорк говорил утром. – Это ей он должен был сказать, кто он такой. Да, они снова сошлись, причем в библейском смысле… если верить ее словам. В этом я ей верю. Ты бы тоже поверил. Итак, она знала, кто он такой, знала кое-что о его целях. Может, не кое- что, а все, но я не смогла это из нее вытащить. Пока. Она утверждает, что он шантажировал кое-кого из прихожан, приходивших на исповедь. Это вписывается в общую картину, хотя я еще не вполне представляю, что им двигало.
– Хобби. Нет, я тебе больше скажу, – продолжал Рорк, – для него это привычка. Он носил одежду священника, но для него это был маскарад. Маскарад не изменил его сущности. Ему надо было рисковать, проворачивать комбинации. Адреналин.
– Да, я об этом тоже думала. Но вряд ли это был мотив. Знаю, знаю: испытанный мотив, проверенный не раз и не два, – поспешила вставить Ева, чтобы Рорк не успел начать спорить. – Я еще разберусь с тем, почему не считаю шантаж мотивом. По крайней мере, главным мотивом. – Первым делом ей хотелось выложить ему остальное, не держать все в себе. – Дело в том… Когда я загнала Сото на допрос и надавила на нее слегка, она разозлилась и выдала, что ее отец…
– Отец, – задумчиво произнес Рорк.
Ему не требовалось продолжение, у него и без того сердце сжалось.
– Она рычала и огрызалась, но выложила мне, что ее старик пошел махать, когда ей было двенадцать, что ее никчемная мать была наркоманкой, что он избивал и насиловал ее два года, пока она не ушла в банду. «Солдадос» стали для нее спасением, запасным выходом, пожарной лестницей. И в глубине души я это понимаю, сочувствую ей, стараюсь не видеть себя, глядя на нее. Стараюсь и не могу. Я стараюсь…
Ева прижала ладонь к животу и крепко надавила, чтобы выжать из себя оставшиеся слова.
– Потому что, когда ей исполнилось четырнадцать, и она ушла в «Солдадос», ее отец был заколот… изрезан на кусочки. Убийство списали на неудавшуюся сделку с наркотиками, он ведь именно этим добывал себе на хлеб. Но я знаю, смотрю на нее и точно знаю, что это она сделала из него рубленый бифштекс. Смотрю на нее и вижу себя. Вижу, как она втыкала в него нож. Раз за разом. Вероятно, они с Лино действовали вместе. Первое убийство, связавшее любовников навсегда. Я все понимаю, но в глубине души смотрю на нее и вижу себя. Внутренний голос говорит мне: «Ты сделала то же самое. Как ты можешь ее винить? Ты ничем не лучше нее».
– Не смей так говорить! Нет, Ева, – Рорк повысил голос, не давая ей заговорить, – это было не то же самое. И можешь мне больше ничего не рассказывать, я и так знаю. Я и так знаю, что, хотя четырнадцать лет – детский возраст, это на шесть лет больше, чем было тебе. Между вами целый мир. Ты была в тюрьме, и для тебя не было спасения, не было запасного выхода, не было пожарной лестницы. Не было друзей, семьи… У тебя не было ничего. Даже банды «Солдадос». А то, что она сделала… Она сделала это не ради того, чтобы выжить, а из мести.
Ева встала и вынула из сумки, брошенной на пол по пути к кровати, фотографию. Она положила фотографию на постель.
– Я вижу его, когда смотрю на это фото. Вижу своего отца и что я с ним сделала.
Рорк взял фотографию – жестокий протокольный снимок с места преступления. Снимок мужчины, лежащего на грязном замусоренном полу в луже собственной крови.
– Это сделал не ребенок, – заметил он. – Даже запуганный до смерти, дошедший до полного отчаяния ребенок не смог бы этого сделать в одиночку, даже ради спасения собственной жизни.
Ева перевела дух. Пожалуй, сейчас не время упоминать, что из него вышел бы хороший коп.
– Нападавших было двое. Следствие установило, что раны нанесены двумя разными ножами. Разные
