— Так давай, сегодня и поплывём с тобой в Европу, — сказал Ронни.
— И я хочу домой — заверещала Мэгги.
— Дети! Перестаньте, — стали их усмирять мамы.
Ронни и Мэгги приумолкли, и леди, мать мальчика, сняла, со своей шеи, золотой дорогой медальон, с бриллиантом в центре, одела его на шею Юлии, и сказала ей:
— Возьми мой медальон. Это — мой талисман. Пусть, он оберегает тебя от всех несчастий, в пути, Юлия Иголочка.
Другая дама, мать девочки, сняла, со своей груди дорогую китайскую, украшенную драгоценными изумрудами брошку, и прицепила её на грудь Юлии.
— Вот, тебе, Юлия Иголочка, моя брошка. Пусть, она, тебя, согревает в непогоду.
— В Европу, можешь вернуться на любом нашем английском корабле, — сказали ей, в один голос, английские клерки.
Юлия Иголочка поблагодарила своих новых английских знакомых. Затем, она и её друзья-матросы, распрощались с ними, и после того, как дети помахали им ручками, Юлия, со своими друзьями-матросами, двинулась в сторону дома Чен-цзы. Матросы уверенно вели её к месту назначения. Пройдя десять шагов, Юлия стала обмениваться впечатлениями со своими товарищами:
— Я, то, думала, что в Китае люди живут хорошо, а здесь, почти также, как и у нас, — поделилась мыслями, с моряками, Юлия.
— У нас, в Европе, всё же, маленько лучше, — сказал один из матросов, не соглашаясь с Юлией.
— Ненамного, и не везде, — заметила Юлия.
— Богачам, мандаринам, князьям и феодалам везде живётся очень хорошо, — сказал ей матрос.
— Ещё лучше — королям и императорам, — добавил её товарищ.
Юлия вздохнула, и с сожалением сказала:
— Жаль, что весь мир так жёстко поделён на бедных и богатых, на рабов и господ. Да ещё, всем нам, отравляют жизнь драконы и разбойники.
Юлия, и сопровождавшие её матросы, пошли быстрее. Матросы знали этот город по предыдущим рейсам, и почти ничему не удивлялись. Для Юлии, многое было вдиковинку. Проходя мимо шикарного здания, Юлия спросила:
— Это, ихний храм?
— Нет, это дом одного ихнего мандарина, — ответили ей матросы.
Возле дома этого мандарина, Юлия увидела ковыляющую девушку, лет семнадцати на вид. Она еле шла, хромала и ковыляла возле калитки. Было ясно, что у неё нездоровы обе ноги.
— Бедняжка! — сказала Юлия своим спутникам.
Матросы заулыбались, и покачали головами.
— У богатых, здесь, в Китае, причуды такие, — сказал один из матросов.
— Какие ещё причуды? — не поняла Юлия.
Матросы, не сбавляя шага, стали объяснять ей:
— Многие китайские богачи, особенно на севере Китая, своим дочерям, с раннего возраста, накрепко забинтовывают ступни, на весь период детства, — сказал один из матросов. — А девочку, всё детство, мучает боль. Обычай!
— Ступня не растёт, как положено природой, и вырастает уродливой, — добавил другой её спутник. — Красивой, в их понимании. Перебинтовку ног, девочке, делают раз в неделю.
Юлия остановилась, как вкопанная, и стала хлопать своими прекрасными глазами.
— Зачем? — вдруг, спросила Юлия, продолжая хлопать глазами.
— Чтоб, всему простолюдью, лишний раз показать, что богатые могут не работать, — пояснили ей, остановившись, матросы. — В Китае, девушку с нормальными ногами, ни один богач замуж не возьмёт. Таковы, тут, обычаи. А вот, в китайском императорском дворце, и у всех маньчжуров, такого обычая нет.
Юлия и матросы возобновили шаг.
— Какая дикость! И что красивого в изуродованной ноге? Не хочешь, не работай, если состояние позволяет. Нога дочери то, причём? — возмутилась Юлия. — Богачи, здесь, какие-то шарахнутые.
— Сознание богачей, здесь, так устроено, — сказал один, из её спутников. — Они, тут, считают, что поступают очень мудро, уродуя ноги своим дочерям. Считают, что это, престижно.
Юлия была ошарашена. Она, ещё раз, оглянувшись, взглянула на хромающую девушку, ухмыльнулась и ускорила шаг. Она никак не могла понять, какой престиж в изуродованных ногах.
Наконец, они все уткнулись прямо в дом Чен-цзы.
— Ну, вот, пришли, — сказали Юлии матросы.
Юлия поблагодарила матросов за то, что те выполнили приказ капитана и проводили её, после чего, попрощалась с ними, потом постучалась в ворота, и когда они открылись, переступила порог владений Чен-цзы.
___
Глава восьмая
Дракон вызвал к себе Хилла. Хилл прискакал во дворец на лошади, и направился в главный зал. Стража впустила Хилла, и он вошёл в лифт и стал подниматься к Дракону. Наконец, он оказался в вестибюле второго этажа, перед дверью в зал. Как обычно, дверь изрыгнула огонь и дым, и автоматически открылась. Хилл вбежал в зал, где его, уже, ждал Дракон.
Хилл отбил положенные поклоны, уставился на головы Дракона, вверх, и громко сказал:
— Я прибыл, Ваше Трёхглавие, — доложил Хилл.
Дракон, всеми тремя головами, оглядел Хилла, потом приказал, своей центральной головой:
— Вот что, Хилл. Собери всех тех рабов, кто уже не может работать — больных, а также провинившихся и бунтарей, и отправь их на откорм, месяца на три-четыре, чтобы потом из них, для меня, получился хороший шашлык.
Хилл, отбив поклоны, тут же ответил:
— Будет исполнено, Ваше Трёхглавие! Все больные, бунтари, и провинившиеся, немедленно, будут отправлены на откорм. А через три-четыре месяца, тебе, из них, будет прекрасный шашлык.
Раздался хохот придворных, находившихся возле Дракона, всвязи с тем, что кто-то станет шашлыком для Дракона.
Левая голова, Кавр, объявила Хиллу:
— Хилл, решено отправить на пенсию моего премьер-министра. Он меня не устраивает.
— Фердинанд уходит на пенсию? — удивлённо спросил Хилл, вытирая пот со лба, пытаясь угадать, что дальше скажет Дракон.
— Мы — так решили, — ответили все три головы Дракона, хором.
Дракон, очень сильно обозлённый, поднял левое крыло, и начал ходить взад-вперёд, создавая, вокруг, грохот и шум.
Дракон остановился.
— Фердинанд, со своей камарильей, разворовали всю мою казну! — возмущённо пояснила голова Тавр. — Ворьё и жулики!
— Всю казну? — переспросил Хилл.
Расстроенный Дракон поднял, от возмущения, оба крыла, и голова Завр, с негодованием крикнула, глядя на Хилла:
— Там, нет ни пиастра!
Хилл почесал затылок, и осмелился спросить:
— Но, ведь, монетный двор чеканит пиастры круглосуточно, и без выходных. Куда они деваются?
Дракон сложил крылья, и голова Завр ответила:
— Как только пиастры, по утрам, поступают в дворцовую казну, Фердинанд и мои министры, тут же,
