XX век. Исповеди: судьба науки и ученых в России

— Что будет? Что будет… Не знаю я, что будет!..

— И все же?

— Как руководитель полета я лучше других понимаю, что утопить станцию несложно, но очень обидно — ведь действует нормальная станция, нормальный комплекс, и он может работать и работать… Не нужно обращать внимания на вопли злопыхателей, мол, нужно ремонтировать то или иное — ничего в этом необычного нет. А вот если проанализировать то, что мы делаем на 'Мире', то выясняется: науки там много… На 'Мире', невзирая на неприятности, связанные с разгерметизацией модуля, находится в рабочем состояние большое количество уникальной аппаратуры — только медицинского оборудования около 2–2,5 тонн! И, как уверяют специалисты, не только наши, но и заморские, на Земле трудно найти такую лабораторию, в которой было бы аккумулировано такой высококачественной и высокоточной медицинской техники. По нашим прикидкам, стоимость научного оборудования на 'Мире' более ста миллионов долларов. И что же, все это сбросить сразу в океан! Мне по крайней мере решиться на это трудно,

ТОЛЬКО ФАКТЫ: 'Самым первым экипажем на 'Мире' были космонавты Леонид Кизим и Владимир Соловьев, стартовавшие 13 марта 1986 года на корабле 'Союз Т-15' и прибывшие на борт станции 15 марта. Этот экипаж зат ем осуществил перелет на станцию 'Салют-7', где завершил программу работ на этой станции. Затем космонавты вернулись обратно на 'Мир', захватив с собой около 600 килограммов научной аппаратуры'.

— …Мы перевезли фотографию Гагарина. Она несколько лет отлетала на 'Салюте', а потом на 'Мире', и в каждом телерепортаже мы ее видим.

— Ностальгия по тем временам?

— Нет, но идея перелетов между 'Салютом' и 'Миром' была хорошая, хотя родилась она не от хорошей жизни… Мы и предлагали сохранить преемственность: была возможность перевезти научную аппаратуру с 'Мира' на Международную Космическую Станцию. И уже не 'Союзом' — мы могли взять лишь несколько сот килограммов, а 'Шаттлом' — тут уж вес тоннами измеряется. И научное оборудование продолжало бы работать, не нужно было тратить деньги на изготовление нового, на доставку его на орбиту, на проверку…

— Что же мешает это сделать?

— Сейчас уже это невозможно — плоскости орбит теперь совпадут с запущенными элементами МКС лет через семь, а столько с 'Миром' мы не продержимся… Так что теперь ни технически, ни баллистически такой перелет от 'Мира' к МКС невозможен. Мы упустили такую прекрасную, на мой взгляд, возможность. Возможно, сыграли роль чисто политические мотивы — американцы не хотели, чтобы 'Мир' стал элементом МКС. Но мне эта идея очень нравилась!

— 'Родилась не от хорошей жизни' — почему?

— На 'Салюте-7' события развивались драматически. Экипаж Володи Васютина вынужден был из-за его болезни экстренно прекратить полет. А на борту осталось довольно интересное оборудование, в частности, для наблюдением за атмосферой. Но оно нуждалось в наладке. В общем, на 'Салют' нужно было срочно лететь. С другой стороны, Генеральный конструктор Валентин Петрович Глушко пообещал Генеральному секретарю ЦК КПСС в очередному съезду партии (по-моему, он стал последним) запустить станцию 'Мир'. Первый модуль 'Мира' долго летать в беспилотном варианте не мог. Таким образом, было две станции, а корабль 'Союз' только один. Вот и возникла 'патовая ситуация' — туда и туда надо лететь. И тогда родилась идея о перелете. Сначала поработать мы должны на 'Мире' пару месяцев, а потом перебраться на 'Салют-7' и с него вернуться на Землю. На 'Мире' мы встретили два грузовика, смонтировали оборудование, теперь уже 'Мир' мог работать без экипажа. В этих же грузовиках пришло кое-что для ремонта 'Салюта'. Мы перегрузили все в орбитальный отсек 'Союза' и отправились на 'Салют-7'. Начали там работать, сделали два выхода в открытый космос. Провели испытания раскладывающихся ферм, которые теперь используются и на 'Мире', и на Международной Космической Станции. И вот тогда Валерий Рюмин, он был руководителем полетов, сказал, что мы — последний экипаж на 'Салюте', а потому нужно снять научную аппаратуру и перевезти ее на 'Мир' — зачем же добру пропадать! Мы вернулись на 'Мир', еще поработали там, а потом вернулись оттуда домой.

— Еще хотелось бы слетать?

— Конечно. Но меня не пускают, к сожалению…

— Уже более десяти лет руководителем полета — когда было тяжелее всего?

— Есть трудности многомесячные, растянутые по времени… Есть сложности, связанные с полетом: когда происходят эксцессы… Было несколько сложных стыковок… Соударение со 'Спектром' — поволновались сильно… Но наша задача и состоит в том, чтобы предусматривать и 'обходить' сложные ситуации.

ТОЛЬКО ФАКТЫ: 'На борту 'Мира' сейчас работает экипаж 26-й основной экспедиции космонавты Геннадий Падалка и Сергей Авдеев. Международные экипажи основных экспедиций стали работать на станции с 1995 года. Первый из них с участием астронавта США, второй — с участием астронавта Европейского космического агентства. С марта 1996 года по июнь 1998 года вместе с нашими космонавтами постоянно работали астронавты США. Они сменяли друг друга.

Проведено 15 экспедиций посещения. 14 из них были международными с участием космонавтов Сирии, Болгарии, Афганистана, Франции (пять раз), Японии, Великобритании, Австрии, Германии (дважды), Европейского космического агентства. Осуществлено к 'Миру' девять полетов 'Шаттла', во время которых на станции побывало 37 астрон автов США, один астронавт Канады, один — Европейского космического агентства, один — Франции и четыре космонавта России.

Всего на 'Мире' побывало 102 человека. Совершен 71 выход в открытый космос и три выхода в разгерметизированный модуль 'Спектр'. Общее в ремя в открытом космосе — 336 часов 32 минуты.

Для обеспечения работы экипажей на 'Мир' было отправлено 18 автоматических кораблей 'Прогресс' и 40 кораблей 'Прогресс М'. Они доставили на борт более 130 тонн различных грузов'.

— С американцами как работалось на 'Мире'? Иначе, чем в те времена, когда проходил проект 'Союз — Аполлон'?

— Тот период, конечно же, я прекрасно помню, но с другой стороны, чем вы. Я занимался подготовкой к старту 'Союзов' — их было два. И я начинал и завершал этот проект на космодроме Байконур. Месяц до пуска там сидел, весь полет там же был, и вернулся в Москву только после посадки экипажей. Так что мне трудно судить, как шло управление полетом тогда… А вот что касается нынешних наших дел с американцами, то, конечно же, не все гладко проходит. Я сказал бы даже — 'тяжело'. И у них, и у нас все инструкции 'написаны кровью', как говорится…

У нас создана система, которая обеспечивает определенную надежность полетов. Плоха она или хороша — это не имеет значения: она проверена жизнью. Они точно также запускают свои аппараты в агрессивную среду, у них точно также горели и гибли люди, и поэтому у них есть своя линия, не всегда совпадающая с нашей. Они привыкли к своей документации, к своему оборудованию. И когда мы плотно сошлись, то самое трудное было — найти взаимопонимание. 'Притирка' шла сложно и трудно. У них, кстати, тоже достаточно сложная бюрократическая машина, и преодолевать ее нелегко. Но надо отдать нам должное: мы нашли взаимопонимание во всех вопросах, и это обеспечило нормальную совместную работу в космосе и в прошлом, и в будущем.

— После 'Мира' вы автоматически переходите всей командой на работу с Международной Космической Станцией?

— Мы уже сейчас управляем ею. С 20 ноября 1996 года мы работаем с первыми элементами МКС — 'Зарей' и 'Единством'. Так что для нас эта станция уже действует.