ответы. Слуги явно чувствовали себя неуютно, разговаривая с господином. Многое стало понятным в здешнем общественном устройстве.
Слуга открыл еще одну дверь. Там находилась ванна с необычными кранами для горячей и холодной воды. Гейл с интересом рассматривал их. Трубы и краны сделаны из твердой керамики, дизайн более утонченный, чем у виденных им ранее примитивных водопроводов. И еще раз эти люди удивили его своим мастерством в изготовлении предметов обихода. Он поблаженствовал в горячей воде. Это никогда не заменит погружения в чистое озеро, но все же более чем приемлемо в четырех стенах.
Он отказался от духов, а вместо них воспользовался превосходным ореховым маслом, к которому давно привык. Его естественный запах напоминал о родном острове, где жизнь была куда проще. Среди его народа, шессинов, сама мысль выдать себя за человека другой нации или класса могла показаться признаком безумия. Быть воином-шессином считалось самой блистательной судьбой. Так зачем стремиться к чему-то другому? Как он мечтал вернуться к этой природной простоте, прекрасно понимая, что это глупо. С тех пор жизнь перестала быть простой. Он был когда-то обычным, ни о чем не думающем мальчиком, для которого остров казался всем миром. Жизнь его племени была сложной и даже зловещей, и он осознал бы это в полной мере, проживи он среди них достаточно долго, чтобы стать старшим воином, а потом состариться. Ссылка избавила его от этой участи, а недолгая судьба воина-островитянина осталась чудесным воспоминанием для коротких минут передышки, и думать об этом времени можно только с нежностью.
Гейл очнулся от мечтательности, вызванной тонким ароматом масла. Было столько всего, требующего его внимания здесь и сейчас, что ворошить события далекого прошлого не стоило. Впервые с той минуты, что он начал этот поход, Гейл не представлял, что делать дальше. Все будет зависеть от выведанного здесь.
Он до сих пор не понимал, что представляли собой эти люди, что они думали о себе, каковы их стремления. Раньше его королевство редко соприкасалось с ними. Они немного торговали, но в основном через средиземноморцев. Когда Гейла короновали, Мецпа никак не отреагировала. Насколько Гейлу было известно, они не поддерживали дипломатических отношений ни с кем. Они приторговывали то здесь, то там, но в основном наглухо закрылись от остального мира; не границы заперли, а просто никем не интересовались.
Гейл точно знал одно: такая военная мощь, как здесь, предназначалась для чего-то большего, нежели держать в повиновении местное население. Он везде видел марширующие войска, вооруженные причудливыми огненными трубками, оружием, стреляющим маленькими, плотными шариками на невидимой скорости. Прицельной точности на расстоянии более двух десятков шагов они не давали, но броня окажется против них бессильной, а от пули, которую не видишь, увернуться невозможно. Для тех, кто привык к точности своих луков, изрыгающие дым трубки покажутся сперва несерьезным оружием, чуть больше, чем простой источник шума. Но плотный огонь, пусть и не меткий… И уметь обращаться с этим оружием — не нужно быть искусным воином… Сила, быстрота реакции и хорошее зрение не имели никакого значения. Все, что требовалось — умение маневрировать в строю и крепость духа, чтобы выстоять перед оружием противника. С огненными трубками любой фермерский сынок после двухнедельной муштры сравняется с опытным воином. А правители Мецпы набирали великое множество людей и вооружали их этими штуками.
Что у них за планы? Он и прибыл сюда, чтобы выяснить это. Власть Гассема все ширилась на запад и юг от королевства Гейла. Неожиданный удар с востока мог уничтожить народ Гейла. Ему необходимо выведать планы Мецпы и проанализировать их военную мощь. Нет военной системы без слабых мест, и он должен найти их слабое место. Доверить это Гейл не мог никому. Не зря он так долго учился у средиземноморцев. Ничем не заменишь личные наблюдения.
Появился слуга, чтобы пригласить Гейла к обеду, и он пошел следом сквозь наводящие тоску залы, завешанные старыми гобеленами, в небольшую комнату с накрытым на двоих столом. В центре стола стоял изящный канделябр в виде многоглавого дракона. По стенам развешаны масляные лампы с горящими внутри круглых абажуров тонкого коричневого стекла фитилями.
Он поклонился вошедшей госпоже Утренней Птичке.
Она успела переодеться в другой наряд. К его удивлению, этот выглядел значительно скромнее. Гейл помог ей сесть, потом уселся сам.
— Мы обедаем вдвоем? — спросил он.
— Мой муж уехал в наше имение на юге, а других, равных нам, сейчас в доме нет.
— Пожалуйста, не подумайте, что я сую нос в чужие дела, — сказал Гейл, — но странно, что люди живут в городе, имея прекрасные загородные дома.
— О, я здесь не потому, что мне этого хочется. Я заложница. — Она улыбнулась в ответ на его взгляд. — На самом деле ничего серьезного. Один из наших законов гласит — если знатный господин уезжает из столицы, его жена, или ребенок, или другой член семьи должны оставаться здесь, как гарантия его правильного поведения. Не так мы далеко ушли от старинных феодальных законов. Оба наши сына — в армии, поэтому моя очередь жить в этом унылой каменной громадине.
— Понятно. Должно быть, это вас утомляет.
— Привыкаешь. Всегда можно чем-то компенсировать. — На этом непонятном высказывании слуги внесли первую перемену. — Если вам что-то не понравится, не волнуйтесь, вы не обидите меня отказом.
— Это весьма космополитично, даже в цивилизованном обществе, — одобрительно сказал Гейл. — Большинство людей очень высокого мнения о своих кулинарных пристрастиях, и считают, что все остальные нуждаются в исправлении. Я давно научился есть все, что мне предлагают.
Он поднял стеклянный кубок, с восхищением разглядывая игру света сквозь розовое вино. Вся посуда была из стекла или цветной керамики. К его облегчению, обеденные приборы были не сложнее обычной ложки. По крайней мере, здесь стыдиться не придется.
— Не могу обещать, что все мои соотечественники такие же терпимые, как я, — сказала она, — но мне всегда казалось, что люди из других стран куда интереснее, когда они являются сами собой, а не притворяются одним из нас. В конце концов, я нахожу своих соотечественников скучными, так зачем искать этой скуки в других?
— Превосходная точка зрения, — сказал Гейл.
Мягкий свет преображал даму, стирая следы возраста и распутства, превращая толстый слой косметики из кричащего в таинственный. Беседа и вино тянули Гейла расслабиться в ее присутствии, но время от времени она улыбалась, и металлический блеск ее золотых зубов возрождал тревогу, напоминая, что эти люди ему абсолютно чужды.
— У вас дома остались жена и дети? — спросила она.
Гейл ждал этого вопроса.
— Да, жена, два сына и дочь, — ответил он.
Трудно было понять, обрадовала ее эта новость или нет. Она довольно откровенно говорила о собственных запутанных семейных отношениях, и пока не выказывала ни малейшего физического влечения к нему. Похоже, что предыдущее кокетство было просто данью привычке
— А сколько лет вашим детям?
Гейл помедлил. Он никак не мог привыкнуть к их системе летоисчисления.
— Дайте подумать… Старший сын успел увидеть двадцать два лета, младший — около девятнадцати. Нашей дочери — шестнадцать. В этом я уверен, потому что она родилась в ту ужасную зиму, когда мы потеряли так много кабо.
Утренняя Птичка скептически посмотрела на него.
— Не может быть, чтобы вы оказались отцом таких взрослых детей!
— Моя госпожа льстит мне.
— О, нет, я говорю истинную правду. Я думала, что вам не более тридцати лет.
— Мой народ не привык отсчитывать дни рождения, но мне должно быть более сорока, сказал Гейл.
— Как, должно быть, прекрасно — долго оставаться молодым, — с тоской произнесла она. — Это касается всего вашего народа?
