открытием.
Вот почему она так испугалась оказаться изгнанной из Рагби — ей необходимо снова и снова приезжать к сэру Клиффорду, чтобы пить из этого источника жизни, утоляя свою жажду познания мира. Рагби ассоциировался для нее с широтой мышления, могуществом человеческого духа, а более всего с аристократической сдержанностью в проявлениях эмоций. Чего-чего, а этого в последнее время ей особенно не хватало.
От внимания Клэр не ускользнуло, что сэр Клиффорд, спросив еще в самом начале их знакомства, помолвлена она или нет, больше так и не вернулся к этой теме. Он был тактичен и сдержан. А Конни часто говорила ей, что сдержанность в проявлении чувств мешает сполна насладиться радостями физической любви. В любви нужно быть раскованной, родная моя, утверждала Конни. Посмотри на птиц, на зверей. Они не стыдятся проявлять свои чувства.
Здесь, в Рагби, она нашла подтверждение своим мыслям. Физическая страсть — похоть — ровным счетом ничего не значила для сэра Клиффорда, и тем не менее его чувству и разуму доступно все, ибо он унаследовал духовный опыт предков. Конечно же, не последнюю роль в жизни этого человека играла красота, искусство, музыка.
По сравнению с наслаждениями ума меркнут все без исключения наслаждения плоти. Ее мать обитала в иной плоскости и была не в состоянии подняться до олимпийских высот духа. Вот почему она с такой легкостью рассталась с Рагби. Кажется, наконец-то она поняла мать, думала сейчас Клэр. Она еще не ведала, что единственным желанием Конни было дать понять собственной дочери, как мало одних эстетических наслаждений для удовлетворения извечной потребности женщины быть счастливой, что женщина замыслена природой не только как продолжатель человеческого рода, а ее мечта любить и быть любимой должна найти земное воплощение. И как бы ни пыталась Клэр избежать своего истинного предназначения, наверняка она поймет, в чем оно. Она, Конни, поняла это уже тогда, когда уже почти окончательно разуверилась в возможности получить свою долю счастья в этом мире.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
— Я не могу рисовать при этом свете, а вы сказали, что не будете позировать мне завтра. Как же вы огорчили меня, Клэр! — воскликнул Фрэнсис Пиверел.
— Тогда давайте перенесем наш сеанс на утро, — предложила Клэр.
— Увы, я обещал свозить мать в Дерби.
— Кстати, я тоже буду занята утром — мы с Лиз собирались устроить пикник в Шервудском лесу.
— Все это лишь говорит о том, что мне не удастся закончить к вашему отъезду портрет, — ворчал Фрэнсис, вытирая кисти и засовывая их одна за другой в кувшин со скипидаром.
Клэр позировала для брата Лиз в его студии — ее оборудовали специально для него в чердачном помещении Лон Эндона. Студия выходила окнами на север, и в вечерние часы здесь было довольно сумрачно. Фрэнсис попросил Клэр подняться в студию и попозировать сразу после того, как только девушка вернулась из Рагби. Казалось, молодой художник все никак не может насмотреться на это удивительное создание природы по имени Клэр, которое грешно не увековечить в красках.
Она поднялась со специального стула с высокой спинкой и выглянула из окна мансарды в сад. На лужайке Лиз дрессировала борзых леди Кэтлин. Клэр нравился Лон Эндон, однако Рагби произвел на нее куда более глубокое впечатление. Здешний сад уж слишком тщательно распланирован. Повсюду подстриженные тисы, на каждом шагу дорожки и итальянские скульптуры — леди Кэтлин помешана на Италии.
В Лон Эндоне много инкрустированной мебели, мрамора, крашеного и лакированного дерева, чугунных решеток и дорогих драпировок. Среди всего этого великолепия и пышности ее душа тосковала по Рагби, где все дышало милой сердцу строгой английской простотой.
Она чувствовала, что Фрэнсис смотрит на нее, и обернулась от окна.
Это был высокий и худощавый молодой человек, ничуть не похожий на свою сестру. Лиз вся пошла в отца, Фрэнсис же унаследовал от своей прабабушки по материнской линии орлиный нос, темные глаза и жгучие локоны. Юноша был слишком тщедушен и хил, чтобы произвести впечатление на Клэр, однако обладал доброй душой. Клэр его очень жалела — Фрэнсис страдал, что его не взяли в армию по состоянию здоровья. Сейчас на нем были старые фланелевые брюки и рубашка спортивного покроя. Клэр нравились картины молодого художника — в них чувствовалась страсть к жизни и душевная чистота. Картинами была заставлена почти вся студия, и Клэр, очутившись здесь, каждый раз с удовольствием их разглядывала. Фрэнсис мечтал стать портретистом, но шла война и осуществить подобные мечты не представлялось возможным.
Клэр любила проводить время в студии, наблюдать за тем, как Фрэнсис рисует ее портрет, слушать его рассуждения о живописи. Иногда он ставил пластинки — музыкальный фон, как он выражался, его вдохновлял. Их беседы были оживленны и подчас длились часами.
Фрэнсис влюбился в Клэр, и она об этом знала.
— Он вообще питает слабость к рыжеволосым, а тут еще ты так великолепно сложена. Бедный мальчик совсем потерял голову, — сказала Лиз не далее, как прошлым вечером.
И она весьма прозрачно намекнула, что если Клэр останется в Лон Эндоне до конца своего отпуска и будет так же часто, как сейчас, видеться с Фрэнсисом, он наверняка сделает ей предложение.
— Я была бы очень рада, — добавила она. — Мама считает тебя замечательной девушкой, ну а папа говорит, что из всех моих подруг ты самая красивая. Значит, нас всех устраивает такая невестка, как ты.
Клэр очень смутилась.
— Ты, Лиз, как всегда преувеличиваешь. Я здесь всего неделю, и мы с Фрэнсисом еще как следует не познакомились.
— А ты, милая моя, никогда не слышала про любовь с первого взгляда? — Лиз улыбнулась и подмигнула подруге. — Считай, что ты сразила Фрэнсиса наповал с первого взгляда.
Стоит захотеть, и она станет леди Пиверел, думала Клэр, а Лон Эндон превратится в ее родной дом. Чудесное поместье, замечательные люди. Аристократы духа и крови. Она вдруг вспомнила Конни и грустно улыбнулась.
— О чем вы думаете? — спрашивал у нее Фрэнсис.
— Так, о многом и ни о чем в особенности.
Юноша долго смотрел на незавершенный портрет на мольберте, потом перевел взгляд на Клэр.
— Мне так и не удалось передать восхитительный оттенок ваших волос. Как бы мне хотелось искромсать это проклятое полотно ножом. Вы так прекрасны, Клэр, и вашу красоту непременно должен обессмертить настоящий художник, а не жалкий дилетант вроде меня.
— Но я очень счастлива, что вы пишете мой портрет. — Клэр улыбнулась юноше. — Никакому другому художнику я позировать не собираюсь.
— Вы, наверное, сами не знаете, как вы прекрасны.
— Разумеется. Откуда же мне это знать?
Клэр весело рассмеялась.
Он так и впился в нее взглядом. В них Клэр увидела желание.
— Знали бы, что вы со мной делаете, — тихо сказал Фрэнсис.
— Прошу вас, не надо об этом, — в смущении пробормотала она.
— Вы настоящая Беатрис Россетти — та же бледность, тот же горделивый взгляд, такая же длинная шея и изящный абрис скул. Девушка-лилия.
Это сравнение пробудило в ней не слишком приятные воспоминания.
— Помню, один француз тоже назвал меня девушкой-лилией, — пробормотала она и нахмурилась.
— Я думал, мне первому пришло в голову это сравнение.
