Ей было приятно немного помучить отца.
— Я его знаю?
— Нет. Ты его никогда не видел.
Оба замолчали.
— Какие у тебя планы?
— В том-то и дело, пока никаких.
— А что Клиффорд? С ним это можно как-то уладить?
— Думаю, можно. После нашего последнего разговора он мне сказал, что не возражает против ребенка. Если, конечно, я не буду разглашать тайну рождения.
— Самое разумное, что можно придумать в его положении. Тогда, значит, все в порядке.
— В каком смысле? — Конни заглянула ему прямо в глаза.
Они были большие, синие, как у нее, только смотрели чуть сконфуженно, как смотрит провинившийся мальчишка или скучающий себялюбец, добродушный и вместе ироничный.
— Значит, ты можешь подарить семейству Чаттерли и Рагби-холлу наследника и нового баронета?
Чувственное лицо сэра Малькольма расплылось в довольной улыбке.
— Я этого не хочу.
— Почему? Считаешь, что у тебя есть обязательства перед другим мужчиной? Хочешь знать мое мнение, дитя мое? Общество держится крепко. Рагби-холл стоит и будет стоять. Наш круг — более или менее надежная штука. И надо, по крайней мере внешне, соблюдать его правила. В частной жизни мы вольны потакать своим чувствам. Но чувства ведь непостоянны. Сегодня тебе нравится этот мужчина, через год — другой. А Рагби-холл незыблем. Не бросайся Рагби-холлом, раз уж он твой. А развлекаться — развлекайся на здоровье. Разумеется, ты можешь уйти от Клиффорда. У тебя есть независимый доход — наша единственная надежная опора. Но он не очень велик. Роди маленького баронета для Рагби-холла. И ты поступишь очень умно.
Сэр Малькольм откинулся в кресле и опять улыбнулся. Конни молчала.
— Надеюсь, ты наконец-то встретила настоящего мужчину, — продолжал сэр Малькольм, чувствуя в крови молодой огонь.
— Да, и в этом все дело. Не так-то много сейчас настоящих мужчин.
— Немного, к сожалению, — согласился отец. — Но надо сказать, что и ему повезло. У тебя с ним нет никаких осложнений?
— Никаких! Он предоставил все решать мне.
— Вот и славно! Благородный молодой человек.
Сэр Малькольм сиял. Конни была его любимица, ему импонировала в ней женщина. Она не то что Хильда, ничего не взяла от матери, или почти ничего. Он всегда недолюбливал Клиффорда и теперь был счастлив и как-то особенно нежен с дочерью, как будто неродившийся младенец был зачат им самим.
Он отвез ее в гостиницу «Хартленд», проводил в номер и отправился к себе в клуб. Конни отказалась провести с ним этот вечер.
В гостинице ее ждало письмо от Меллорса. «Я не могу прийти к тебе в гостиницу. Буду ждать тебя в семь у «Золотого петуха» на Адам-стрит».
И вот он стоит на улице Лондона — высокий, стройный, в темном из тонкой ткани костюме, совсем не похожий на егеря из Рагби-холла, Его отличало природное достоинство, но в нем не было того вида «от дорогого портного», присущего ее классу. Она, однако, с первого взгляда поняла, что может появиться с ним где угодно. В нем была порода, что ценится выше классовых признаков.
— Вот и ты! Ты прекрасно выглядишь!
— Я — да. Чего нельзя сказать о тебе.
Конни обеспокоенно вгляделась в его лицо. Похудел, обозначились скулы. Но глаза ласково улыбались, и у нее отлегло от сердца: с ним не надо соблюдать манеры. От него к ней шли волны тепла, и на душе у нее стало покойно, легко и радостно. Чисто женское, обостренное сейчас чутье сказало ей: «С ним я счастлива». Никакая Венеция не могла дать ей этой полноты счастья и умиротворения.
— Тебе было очень плохо? — спросила она, сидя за столом напротив него. Он очень похудел, сейчас это было особенно заметно. Его рука, такая знакомая, лежала на столе покойно, как спящее животное. Ей так хотелось взять и поцеловать ее, но она не смела.
— Люди чудовищны, — сказал он.
— Тебя это очень мучило?
— Очень. И всегда будет мучить. Я знал, глупо мучиться, но ничего не мог поделать.
— Ты чувствовал себя как собака с привязанной к хвосту жестянкой? Это написал Клиффорд.
Он поднял на нее глаза. Жестоко передавать ему слова Клиффорда: гордость его была уязвлена.
— Да, наверное.
Конни еще не знала, в какое бешенство приводят его нанесенные ему оскорбления.
Оба замолчали надолго.
— Ты скучал обо мне? — первой заговорила Конни.
— Я был рад, что ты далеко от всего этого кошмара.
Опять молчание.
— А кто-нибудь поверил про нас с тобой?
— Никто. Даже на миг не могли себе представить.
— А Клиффорд?
— Думаю, тоже не поверил. Просто отмахнулся, не задумываясь. Но, разумеется, видеть ему меня после этого было не очень приятно.
— У меня будет ребенок.
С его лица как губкой стерло все чувства и мысли. Глаза потемнели, на нее точно смотрел ими дух черного пламени.
— Скажи, что ты рад! — Конни безотчетно, потянулась к его руке. Она видела — в его лице на миг отразилось торжество. Но тут же исчезло, подавленное чем-то ей непонятным.
— Это — будущее, — проговорил он.
— Но разве ты не рад? — настаивала она.
— Я не верю в будущее.
— Ты только не волнуйся, это не накладывает на тебя никаких обязательств. Клиффорд будет растить его как своего родного ребенка, он даже обрадуется.
Конни заметила, как он побледнел, весь как-то съежился. И молчал.
— Мне лучше вернуться к Клиффорду и подарить Рагби-холлу маленького баронета?
Он глядел на нее, бледный, отчужденный. По лицу Пробегала нехорошая усмешка.
— Ты не скажешь, конечно, кто отец ребенка?
— А Клиффорд все равно примет его. Если я захочу.
Он немного подумал и сказал, явно обращаясь к себе:
— В самом деле, а почему бы и нет?
И опять оба как воды в рот набрали — пропасть между ними ширилась.
— Скажи, ты хочешь, чтобы я вернулась к Клиффорду? — спросила Конни.
— А что ты сама хочешь?
— Я хочу жить с тобой, — сказала она просто.
Наперекор ему языки пламени побежали сверху вниз по телу, и он уронил голову. Затем вскинул на нее глаза — в них было то же далекое, отчужденное выражение.
— Подойдет ли тебе эта жизнь? У меня ведь ничего нет, — сказал он.
— У тебя есть то, чего нет у большинства мужчин. И ты это знаешь.
— Да, знаю, в каком-то смысле. — Подумав немного, он продолжал: — Обо мне говорили, что характер у меня женственный. Это не так. И не этим объясняется то, что я не хочу убивать птиц, не гонюсь за деньгами и не забочусь о преуспеянии. Я мог бы далеко пойти в армии, но я не люблю армию. Хотя я прекрасно ладил с солдатами. Солдаты любили меня, а когда я сердился, они испытывали что-то подобное
