— Я бы никогда не причинил тебе зла. — Ладонь Януса, такая горячая на его холодной плоти, обожгла, вернула из забытья.
— Сейчас больно…
— Я надеялся, что Она залечит тебя гораздо быстрее. Что это займет каких-нибудь несколько минут. Я не ожидал такого. Янус поник головой; с его волос на подушку, капая на лицо Маледикту и вызывая крошечные взрывы ощущений, стекал ручеек мутной воды. Когда Янус поднял голову, Маледикт увидел, что его перепачканное лицо исполосовано мокрыми бороздками слез. Янус выудил из кармана бутыль.
— Я принес тебе «Похвального». Сможешь сделать глоток, как думаешь?
Маледикт проговорил:
— Элизия…
— У меня нет элизии. И, пока Арис здесь, я не смогу за ней послать. Прости.
Боль захлестнула Маледикта снова, вырвалась наружу, запульсировала, заставляя пот струиться по спине и бокам.
— Отправь за ней Джилли, — сказал он. Ужас дальнейших мучений пугал его, как ничто прежде, не считая разве заточения в «Камнях».
— Тебе вредно разговаривать. — Янус помог Маледикту приподнять голову, нежно поддерживая под затылок. Какой-то дюйм от подушки — в движении сократились крошечные мышцы шеи, грудной клетки — и сознание юноши снова изнутри залила чернота.
— Мэл?
Разлепив губы, Маледикт попытался сосредоточиться. Янус влил ему в рот глоток «Похвального». Маледикт захлебнулся, мотнул головой — и большая часть ликера оказалась на подушке. Лучше это, чем обжигающий приступ кашля. Маледикт был готов захлебнуться «Похвальным», только бы не мучиться ожиданием агонии. Он едва ощутил вкус напитка, сдавившего горло, а потом вспыхнувшего в груди пламенем.
Маледикт вздохнул. Комната, пульсируя, становилась все темнее и темнее. Руки Януса надежно поддерживали его голову. Когда у Маледикта в глазах снова прояснилось, Янус спросил:
— Еще глоток?
Маледикт согласно приподнял подбородок.
— Медленнее, — чуть слышно выдохнул он и тут же почувствовал, как край стакана коснулся его языка, как жидкость, обволакивая, растекается по нему тонкой струйкой. Маледикт сделал глоток — больше, чем предыдущий, и еще один. Остатки «Похвального» стекли по его щекам и подбородку.
Будто жар свечи заплясал в глазах Миранды, возвращая ее в сознание. Онемение окутало ее тело словно саван; склонившийся над ней Янус казался лишь сном. Он коснулся бинтов на груди Миранды, и боль вспыхнула с новой силой. Янус отогнул повязки, пропитал их спиртом и целебными мазями. Миранду охватила дрожь; она потеряла счет времени. Вдруг она уже мертва — и все это будет повторяться раз за разом: Янус, раны, боль, слова. Но теперь лицо Януса, склоненное к ней, было чистым, волосы высохли и лежали беспорядочными волнами.
— И нужно же тебе было дернуться. Ведь я спланировал все, даже простой удар, чтобы не задеть ни один жизненно важный орган. А ты взял и зашевелился. Я думал, что твоя любовь ко мне сильнее, Мэл. Что ты в самом деле знаешь меня. А ты подумал, что я собираюсь убить тебя… Я не знаю, поправишься ли ты. Не знаю, смогу ли тебя спасти… — Голос Януса дрогнул и смолк.
— Люблю тебя? — повторил Маледикт; теперь ему было чуть легче дышать, самую толику. — Я люблю тебя, люблю так давно, мой Янус. Мой король. Но я не знаю, верю ли я тебе.
Руки Януса замерли на повязке.
— Ты можешь всегда верить мне. — Быстрый проблеск жара в его глазах, казалось, был ярче света свечи. Янус пригладил бинты, закрывая рану.
Опровержение тому вертелось у Маледикта на языке единственным именем — Джилли. Но он промолчал, позволив этому слову остаться, чтобы придавать ему сил.
— Вот, — сказал Янус, поднося к губам Маледикта стакан. — Отдохни.
Едва слышный звук достиг слуха Маледикта. Янус поставил бутылку рядом с кушеткой.
— Тише, — предупредил он и вышел, оставив Маледикта в объятьях теней. Маледикт неловко наклонил бутылку ко рту и сделал несколько глубоких глотков, прежде чем она скатилась с его груди на простыни, пропитав их «Похвальным».
Она снова проснулась в жару и лихорадке, среди каменных стен, и попыталась сложить вместе простейшие элементы мозаики — кто она теперь? Миранда мертва — она умерла в Развалинах. А Маледикт встретил смерть на башне дворца. Янус выкопал для него могилу. Запах мокрой земли по-прежнему стоял у него в ноздрях. Простыни были перепачканы землей там, где касались пола. И еще пол был забрызган кровью — его кровью, а на лице Януса виднелись следы слез. Наверно, Маледикт умер. Он лежал молча и оцепенело, холодный, как глина. Но ведь он мог размышлять… Значит, он стал призраком. Бледная полужизнь, ни то ни другое, пыльная, пустая, как эта комната. Но лихорадка, сжигавшая Маледикта изнутри, заставляла его чувствовать себя живым. Не может быть, чтобы после смерти ему было так же больно.
— И все же нет доказательств ни того, ни другого. — Комната отвечала Маледикту его же бессвязным хриплым бормотанием, словно крысы шуршали, рассыпаясь по углам. Но в воздухе витали и другие голоса — шепот, путешествующий сквозь стены, тайны, подслушанные камнями. Маледикт выбрался из кровати, заставляя онемевшие ноги двигаться; упал и потерял сознание, поднялся и заковылял к тому месту в стене, откуда доносился шепот. Сюда просачивались слова — бессмысленные для призрака, но на всякий случай он сохранял их в памяти.
— Янус, ты должен сообщить нам, где похоронил его. Я не позволю убийце Аурона покоиться в этой земле. Мы найдем его. Зачем оттягивать неминуемое?
Снаружи послышались громкие голоса; крики далеко разносились в чистом воздухе, пробираясь внутрь сквозь узкую, незаметную щель под карнизом. Маледикт неуверенно поднял руки… Если бы он был привидением, он полетел бы к тому месту, чтобы взглянуть, как живые солдаты возятся в могиле, как они выкапывают его кости из сырой земли, рассекая ее лопатами — так же, как когда-то его собственный меч отсек его от двора.
— Мы нашли его, сир, — послышался почтительный голос уже ближе.
Арис вздохнул.
— Наконец-то. Заверните его. И отвезите во дворец, чтобы выставить напоказ.
«Мое тело», — подумал Маледикт. Уменьшая действие «Похвального», звучали боль и усталость в голосе Ариса, обреченность в тоне Януса.
— Вы не позволите ему покоиться здесь.
— И не только здесь. Маледикту не найдется места в земле Антира, — ответил Арис. — Когда птицы разделаются с ним, его кости вышвырнут в море.
Маледикт сполз по двери, не в силах держаться на ногах. Зато удар, сотрясший его, когда он коснулся пола, вернул его к реальности, хотя тело окатили волны захватывающей дух боли. Если бы он был жив…
Дверь распахнулась, и Маледикт рухнул к ногам Януса. Выругавшись, Янус поднял его на руки.
— Ты спятил? Дверь могла открыться в любой момент, а ты к ней прислонился. Вот бы было зрелище для Ариса. — Янус понес Маледикта на кушетку и, поморщившись при виде запятнанных простыней, усадил его в кресло.
— Кто это был?
Янус сорвал грязную простыню и постелил другую — неуклюже, как человек, которому редко приходится делать подобные вещи.
— Просто какой-то мальчишка. Он довольно сильно походил на тебя, а четыре дня, проведенные в сырой земле, помогут делу еще больше.
— Просто ни в чем не повинный человек, который умер лишь потому, что был похож на меня, — проговорил Маледикт.
— Не надо… — сказал Янус. — Джилли оказал на тебя ужасное влияние. Это у него ты нахватался предрассудков, вроде нравственности и совестливости. Тот мальчишка был ничто по сравнению с тобой. Как
