– Твоя знакомая, Моника, по-видимому, забавная женщина, дорогой, если такие, как она, забавляют тебя.
– Еще как забавляют, – расхохотался Майк. – Жаль, что ты не познакомилась с ней до ее отъезда на Бермуды.
– Несомненно, она очень богатая, если может себе позволить в отличие от нас отправиться под Новый год на Сент-Мориц.
– О, моя сладкая, разве мы вдвоем не наскребем денег?
– Ты не считаешь, что неплохо сначала оплатить кое-какие твои счета, дорогой?
Майк хотел было упрекнуть жену в том, что она любит читать нотации, а это отдает занудством, но сдержался, понимая, что она абсолютно права. Привыкший к полной свободе передвижения и к получению всего того, что он хотел от жизни, ему, по его собственным словам, приходилось прибегать к различным «хитростям». Нет, так легко он не покорится своевольной супруге. Венеция, конечно, всегда вела упорядоченный образ жизни. Он все прекрасно понимает и даже восхищается ею, но лишать себя удовольствий он никому не позволит.
И Майк пустился в пространные объяснения того, как хорошо они проведут время на Сент-Мориц в обществе Моники Теллевер. Организовывая такое дело, Моника постарается собрать весь цвет, всех тех, кто помешан на лыжах, и почему бы Венеции не попробовать свои силы в спорте?
– Я поеду только при одном условии, Майк – пустилась в атаку она, – если мы берем с собой Мейбл. Почти все летние каникулы она провела с бабушкой, и я хочу, чтобы на Рождество она была со мной.
Молчание. На каменном лице медленно ожили веселые глаза, и он сказал:
– Я не думаю, что это хорошая идея. Для такого рода компаний она еще очень молода.
– Какого рода?
– Ты знаешь, что я имею в виду. Там будет Моника со своим новым хахалем, и в письме она говорит, что с ней отправится ее кузен, Робин Гантер, и…
– Ты говоришь о майоре Робине Гантере, который только что развелся с женой и женился на кинозвезде из Голливуда Вики Дорн?
– Да, – кивнул головой Майк, – он самый. Между прочим, служит в Гренадерском гвардейском полку.
– Ты же говорил, что он «служил». Майк поднял брови и ответил:
– О, кое-кто из узколобых собирается его отчислить оттуда.
– Майк, – раздельно спросила Венеция, – по-твоему, это узколобость – презирать того, кто оставляет чудесную жену – а я, кстати, знаю ее, такие встречаются на миллион одна – с тремя маленькими детьми в тот момент, когда они больше всего в нем нуждаются? К тому же, сыновьями.
И все ради пустышки, Вики Дорн, у которой ничего нет, кроме роскошной пары ног!
– Дорогая, – нахмурился Майк, – ты устанавливаешь прямо какие-то монастырские правила поведения.
Эмоции, долго сдерживаемые Венецией, наконец, выплеснулись наружу:
– Не издевайся над этим, Майк. Мы просто говорим на разных языках. Я привыкла общаться с людьми совершенно другого сорта. Ты можешь любить тех, кто постоянно меняет жен и мужей, никогда не платит по счетам и считает это за доблесть. Но я не такая, как они. И не собираюсь меняться.
Она заметила, как краска прилила к его лицу, и поняла, что муж не на шутку разгневан. Ну и пусть! Тем же решительным тоном она продолжала:
– Ты совершенно прав, говоря, что Мейбл не место среди этого сброда. Таким образом, я забираю назад свое предложение. Пожалуйста, не протестуй. Я тоже отказываюсь от этой компании.
– Понятно, – мрачно произнес Майк. – Стало быть, если мои старые друзья недостаточно хороши для тебя и твоей дочери, я лишаюсь удовольствия покататься с ними на лыжах.
– Не будь смешным! – воскликнула Венеция. – Никакие они тебе не друзья, и ты сам прекрасно знаешь это.
– Моя дорогая Венеция, позволь мне самому решать. Когда я женился на тебе, я не предполагал… я не хочу, чтобы моя жена диктовала мне, с кем я должен знаться, а с кем – нет, или куда я могу ехать, а куда не могу.
Венеция побелела, как полотно. Прежде ничего подобного она не слышала. Она стояла ошеломленная, объятая страхом. Слова, сказанные в сердцах, не всегда легко забываются. И очарование их любви может оказаться под угрозой.
Она сделала над собой усилие, стараясь сохранять благоразумие.
– Майк, я ничего не хочу диктовать тебе… поверь, честное слово. И нет смысла смешивать наших друзей таким образом. Но, безусловно, женщину вроде Моники Теллевер и мужчину вроде майора Гантера не приняли бы во многих домах.
– Викторианская болтовня, моя дорогая.
– Пусть так. Значит, я викторианка, и горжусь этим.
– Послушай, Венеция, не будь ребенком. Ты всегда охотно принимала массу людей и у тебя широкие взгляды. В чем сейчас дело?
– В том, что мои взгляды широки до определенной степени. И я не хочу знать твоих друзей, вот и все.
– Ты уверена, что это не объясняется материнским беспокойством за маленькую Мейбл? – прищурясь,
