одну короткую записку, прося на время оставить ее в покое.
Он то целыми днями пил на пару с Тони, то пытался разыскать Венецию, обзванивая всех знакомых, включая Барбару Кин, но та отказалась даже разговаривать с ним. Он понял, что ей все известно и, прежде чем бросить трубку, обозвал ее «старой сукой».
Единственным человеком, которому у него не хватило духу позвонить, была леди Селлингэм.
Он пытался упросить и даже подкупить Маргарет, чтобы разузнать адрес Венеции, но потерпел неудачу. Вчера от отправился в загородный дом, чтобы самому поговорить с Маргарет. Маргарет, уставившись на него холодными глазами, с подчеркнутой вежливостью твердила о своем долге перед «мадам», не велевшей никому сообщать, где она находится.
После этого Майк отправился взглянуть на лошадей и излить душу старому Беннетту.
– Все женщины – стервы. Что мне делать? Как, по-твоему? – спросил он.
– Ничего, сэр, – последовал ответ. – Миледи вернется. Она очень хорошая, если вы ничего не имеете против, сэр, и гораздо больше подходит вам, чем мисс Лоусон.
Майк ушел от него, одновременно злясь и улыбаясь. Несомненно Беннетт говорил правду, но Майк прямиком направился в дом, чтобы позвонить Джикс и договориться о свидании сегодня вечером.
К этому времени он уже чувствовал себя гораздо лучше.
– Я не знаю, когда, черт возьми, Венеция простит меня, – сказал он и добавил. – Но если не простит, я разведусь с ней и женюсь на тебе.
Джикс вспыхнула и рассмеялась, хотя ей было не до смеха.
– Не будь таким дураком, милый. Мы не можем себе это позволить, ты сам знаешь.
– Ты хочешь сказать, что я должен остаться с Венецией только из-за того, что у нее есть деньги?
Она пожала плечами.
– О нет, я уверена, что ты сильно к ней привязан. Она очень красивая и добрая женщина.
– Все равно, я не могу с ней жить, это очевидно, – пробормотал Майк.
– Ну, ты можешь время от времени вспоминать меня, хотя я устала от такой жизни, – сказала Джикс. – Мало приятного быть нищенкой, стоять и ждать у стола в надежде, что тебе подадут. Совершенно очевидно, что Венеция не пойдет на развод, чтобы не втягивать в это дело свою дочь. И сделает правильно. Но если она простит тебя и предложит начать заново… в каком свете я предстану? Тебе запретят встречаться со мной… Такой вот расклад.
– Я думаю, что Венеция захочет, чтобы мы продали имение и переехали в другое место, – сказал Майк.
– Я тоже так думаю. Но если она этого потребует… ты подчинишься?
Майк посмотрел в узкие голодные глаза девушки, затем концом сапога загасил на полу окурок.
– О Боже, не знаю. Не знаю ни черта! Скорее всего поступлю так, как она захочет. Я не собираюсь разваливать наш брак.
– А разве ты не преуспел в этом? – насмешливо спросила она. – По-моему, тебе это прекрасно удалось.
– Сама знаешь почему, чертовка.
– Потому что я хорошо сижу в седле? – издевательски спросила она, швыряя сигарету в камин.
– Ты же знаешь, что это не так.
– Вот что я тебе скажу… – неожиданно она смолкла, и в глазах заблестели слезы. Майк никогда прежде не видел, чтобы Джикс плакала. – Я порвала с тобой перед тем, как ты женился на ней, но ты взялся за старое. Теперь я с тобой окончательно порываю. Я не должна… Я не выдержу, Майк. Мне нравится твоя Венеция. А теперь уходи и оставь меня одну!
Она отвернулась, чтобы он не видел ее лица. Но в Майке зашевелилась прежняя страсть. Он был подавлен. Он не принадлежал к числу тех, кто способен стойко переносить несчастья или мириться с тем, что отвергают. Он прибыл в «Лошадь и гончие» за полчаса до Джикс и успел здорово набраться. Угрызения совести перестали мучить его и перешли в обиду на Венецию. Он схватил Джикс и попытался поцеловать.
– Давай позабавимся немного, а?
– Какой смысл, Майк? – спросила она, пытаясь вырваться.
– Ты мне не разонравилась, и тебе это, черт возьми, отлично известно.
– Я тебя тоже люблю и всегда любила, – хрипло сказала она, – но теперь довольно. Если ты хочешь вернуть Венецию, то оставь меня в покое.
– В отличие от тебя Венеция не хочет меня видеть.
– Не знаю, чем тебе помочь… – начала она, но он уже почувствовал, как задрожало ее тело, и неожиданно уткнулся разгоряченным лицом между маленькими грудями, обтянутыми водолазкой. Но в этот момент в воображении Майка возникло красивое лицо Венеции, глядящее на него с укоризной. Он почувствовал себя несчастным. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы Джикс провела с ним этот вечер. Он дурно обращался с ней, но тем не менее она была его; он знал, что и тело и душа ее принадлежат ему. Она любила его, понимала, как никто другой. Он также знал, что с Джикс не надо притворяться.
– Мы с тобой должны провести эту ночь вместе, Джикс, – тяжело дыша, произнес он, – даже если она для нас будет последней.
– Нет! – прошептала Джикс.
