откроется, меня стоит заклеймить позором и сжечь на костре.
Но Анна не давала мне расслабиться и отступить. «Ничего, — заявляла она, — мы пройдем весь этот путь вместе и непременно справимся. Мы вместе родим этого ребенка. У меня будет прелестный мальчик, вот увидишь. Ты станешь им гордиться. Постарайся думать о нем как о своем собственном с этой минуты и навсегда!»
Так я и поступила. Заперла себя в камеру, заковала в кандалы и не могла уже выбраться на свободу. Иногда мне и не хотелось. Иногда я мучилась угрызениями совести. Но не сворачивала с намеченного пути. По большей части ради Стива.
Он начал писать мне чаще обычного, изливая на бумагу свое безмерное счастье и планы на будущее. Уже и имя придумал: мальчик обязательно Стивеном будет — так звали его отца и деда, если я согласна, конечно. А как девочку назовем? Элизабет, как его мать, или Молли, как мою? Или Кристина, как меня?
Одним словом, машина закрутилась.
Я оставила работу в Лондоне, перевезла все свои вещи в Кицбухел.
Мы с Анной вели себя очень разумно. Уволили горничную, которая убиралась в шале. Сидели вдвоем, вязали и шили для нашего малыша, слушали радио, говорили о прошлом… и о будущем. Анна вообще нигде не появлялась, за продуктами ходила только я. Никто меня на этом горнолыжном курорте не знал. Всем было все равно.
Чем дальше, тем больше. Я начала чувствовать себя, словно сама была на сносях. Клала руку на живот Анны и слушала, как лягается наш со Стивом малыш. Анна вся светилась, никакой вины за собой не ощущала. Я только одного боялась — как бы Стив внезапно не вернулся. Господи, что за опасную игру мы затеяли!
Но ничего страшного не случилось. Стив говорил, что дела на Дальнем Востоке требуют большого внимания, и на Среднем Востоке, и во всем мире тоже. Потом пришли и вовсе чудесные новости: его срочно переводят в Австралию, так что раньше августа он вряд ли появится. Все шло как нельзя лучше. К тому времени мы с малышом уже в Лондоне будем.
Я рыдала над полными любви письмами, стыд жег меня изнутри, но было уже поздно. И писала в ответ то, чего он ждал от меня, повторяла, как жду рождения малыша (хоть это было правдой!).
Мы с Анной здорово ладили. Ближе к концу срока Анна стала нервной, цеплялась за меня, искала моей поддержки, ужасно боялась умереть при родах. Я поддерживала ее, разгоняла страхи и волнения. Юный доктор, который время от времени навещал Анну, предлагал родить в клинике, но уверял, что все должно пройти без осложнений. Насколько он понимает, Анна родит без проблем, и он только рад стать ее акушером, а из меня выйдет превосходная повивальная бабка.
Странно, но до родов Анна редко вспоминала Руди, но как только начались схватки — в середине ночи 28 марта, именно его имя она выкрикивала в самые тяжелые минуты. Она плохо переносила боль, и я все время думала, как бы я была рада оказаться на ее месте. Если бы я только могла произвести на свет собственного ребенка!
Я позвонила доктору. По приезде он сообщил нам, что до утра Анна вряд ли родит, и предложил прислать акушерку. Мы не стали отказываться. Какая разница, ведь эта женщина видит нас в первый и последний раз и никогда не узнает, что случится с новорожденным.
Именно акушерка — эта милая сильная молодая женщина — бросила в нас настоящую бомбу.
— Насколько я поняла со слов герра доктора, ваша подруга не посещала клинику и не делала УЗИ, но мой опыт говорит мне, что у нее двойня, — заявила она.
У Анны глаза на лоб от ужаса полезли.
— Двойня! — воскликнула она. — Ach, lieber Gott! [1]
Двойня! Такого мы даже предположить не могли. По правде говоря, мне показалось, что в последние недели Анна раздулась до невероятных размеров, но доктор ошибся в диагнозе. Сказал, что такое бывает, просто много вод. И двух сердец он не слышал.
— Наверное, они очень маленькие и лежат так, что герру доктору трудно было судить, — заключила она, не проявляя особого уважения к теоретической медицине.
С каждой минутой мне становилось все больше жаль Анну. Я сидела и держала подругу за руку, вытирала ей пот со лба.
Раньше мне никогда не доводилось присутствовать при родах, и я нашла это зрелище отвратительным и шокирующим и в то же время незабываемым, завораживающим. Анне дали обезболивающее, и вскоре на свет появилась головка первого малыша. Я думала, у меня сердце из груди выпрыгнет. Я глаз не могла отвести, наблюдая за тем, как доктор с акушеркой достают двойню.
— Близнецы! — провозгласил доктор. — Оба мальчики.
Под руководством акушерки я приняла первого (это был Бинг). «Мой сын», — словно в бреду подумала я. У меня было такое чувство, будто я вместе с Анной его родила.
Именно я помыла его, прочистила глазки и носик, завернула в крохотное одеяльце и уложила рядом с братиком в кроватку, заказанную в Вене. Именно я привязала ему на ручку бумажку с надписью: «Первый». Именно «Первый» стал мне родным и близким, хотя временами, когда я могла размышлять здраво, я понимала, что придется сообщить Стиву о близнецах. «Второй» тоже станет нашим сыночком. Почему бы и нет? Это же здорово. Все страхи и кошмары остались позади. Я пребывала в прекрасном состоянии духа, когда Анна очнулась и спросила про ребенка.
— У тебя два сына или, лучше сказать — у нас близняшки! — светилась я, словно медный чайник.
Мы были с ней вдвоем. Доктор ушел, акушерка возилась в ванной. Я подняла жалюзи. На улице стояло яркое солнечное утро, небо синее, чистое. Издали доносились веселые крики лыжников. Кицбухел просыпался, начинался новый спортивный день. А в нашем шале произошло настоящее чудо — на свет появилось сразу две новых жизни, два маленьких чудных мальчика, по пять фунтов каждый. Доктор заверил нас, что они оба здоровенькие, прелестные малыши. С Анной тоже все было в порядке, всего несколько незначительных швов наложили. Очень жаль, конечно, что мать отказывается кормить детей грудью, но ничего, акушерка заранее позаботилась о консервированном молоке, так что все нормально. Она придет завтра, если не возникнет срочной необходимости.
Анна уставилась на меня своими огромными глазищами. Конечно, круги под глазами оставались, но выглядела она намного лучше.
— Покажи мне моих сыновей, — сказала она.
Меня захлестнула волна ревности. Она впервые говорила о детях как о своих, раньше она всегда радовалась, когда я называла малыша моим. Я пришла в ужас от одной мысли, что она передумала.
Сестра сказала, что Анне надо поспать. Не самый подходящий момент обсуждать будущее. Я с тревогой наблюдала за тем, как подруга прижимает к себе близнецов — по одному с каждой стороны.
— Два мальчика! — прошептала Анна. — Вы только представьте себе! Два маленьких Руди. Что бы он на это сказал?!
На ее ресницах заблестели слезы, и я поспешно забрала у нее детей.
— А теперь поспи, дорогая. Отдохни как следует. Потом поговорим. Слава богу, все закончилось. Тебе больше не о чем переживать, — сказала я. А потом не удержалась и добавила: — Уверяю, я вовсе не против предъявить Стиву двоих.
Анна ничего не ответила, но как-то странно поглядела на меня.
Я устала и тоже пошла поспать.
Проснулась я от стука в дверь. Сестра сказала, что Анна зовет меня к себе. Я протерла глаза и попыталась вернуться в реальность из странного сна. Мне снилось, как будто я кормила «Первого» грудью. Сон был такой явный, что я улыбнулась сама себе, вспомнив, как малыш прикасался к соску и вытягивал из меня молоко.
Я бодро вошла в комнату Анны, надев на лицо улыбку.
— Ну, как ты тут? Выглядишь просто великолепно!
Она и вправду чудесно выглядела. Сестра причесала ее, щеки порозовели. Такая молоденькая, такая красивая. Подруга загадочно улыбнулась мне в ответ:
— Присядь, Крис. Давай поговорим.
Я подошла поближе и села.
— У меня двое мальчиков. Вот это был шок, правда? — сказала она.
