ступит дальше, что акт, совершенный 2 декабря, преступен, что Луи Бонапарт — изменник, что военные обязаны хранить верность присяге, нарушенной Бонапартом, и что он, Оссиан Дюма, не предоставит свою саблю для убийства республики.
В ожидании сигнала к атаке батальон остановился. Два офицера — старый капитан и молодой лейтенант — беседовали вполголоса.
— Что же вы намерены делать? — спросил капитан.
— Сломать свою шпагу.
— Вас отправят в Венсен.
— Мне все равно.
— Вас, без сомнения, разжалуют.
— Вероятно.
— Возможно, расстреляют.
— Я готов к этому.
— Но теперь уже поздно. Надо было подать в отставку вчера.
— Никогда не поздно воздержаться от преступления.
Читатель видит, — капитан был одним из тех бравых, поседевших на службе вояк, для которых дисциплина олицетворяет закон, а знамя — родину. Железные руки — и дубовая голова. Они перестали быть гражданами, перестали быть людьми. Честь они представляют себе не иначе, как с генеральскими эполетами. Не говорите им о гражданском долге, о повиновении законам, о конституции. Что они смыслят в этом? Что для них конституция, что наисвященнейшие законы по сравнению с тремя словами, которые капрал шепчет на ухо часовому? Возьмите весы, положите на одну чашку евангелие, на другую воинский приказ и взвесьте. Перетянет капрал; бог весит немного.
Богу было отведено место в приказе, отданном в Варфоломеевскую ночь: «Убивайте всех; бог распознает своих».
Вот на что идут священники и что они зачастую прославляют.
Варфоломеевская ночь получила благословение папы и была увековечена католической медалью, выбитой по его распоряжению.[25]
Оссиан Дюма оставался непреклонным. Тогда капитан решил пустить в ход крайнее средство.
— Вы губите себя, — сказал он лейтенанту.
— Я спасаю свою честь.
— Нет, именно ее вы приносите в жертву.
— Тем, что я ухожу?
— Уйти — значит дезертировать.
Эти слова как будто поразили Оссиана Дюма. Капитан продолжал:
— Сейчас начнется бой. Через несколько минут мы атакуем баррикаду. Одни из ваших товарищей будут тяжело ранены, другие — убиты. Вы молодой человек, вы еще мало бывали в боях…
— Ну что ж, — с горячностью перебил старика Оссиан Дюма, — зато я не буду сражаться против республики; никто не сможет сказать, что я предатель.
— Но скажут, что вы трус.
Оссиан не ответил.
Спустя минуту раздалась команда: «В атаку!» Батальон ринулся вперед, с баррикады грянул залп.
Первым упал Оссиан Дюма.
Слово «трус» было невыносимо для него; он остался на своем посту, в первом ряду атакующих.
Его перенесли в походный лазарет, а оттуда — в госпиталь. Доскажем тут же этот потрясающий эпизод.
Оссиану Дюма раздробило обе ноги. Врачи решили произвести ампутацию.
Генерал Сент-Арно наградил его орденом.
Как известно, Луи Бонапарт спешно заставил преторианцев, своих сообщников, вынести ему оправдательный приговор. Кончив убивать, сабля проголосовала.
Еще не рассеялся пороховой дым, как армия направилась на голосование.
Парижский гарнизон голосовал: «Да»; он хотел оправдаться перед самим собой.
Другие войска отнеслись к плебисциту иначе; воинская честь вознегодовала в них и пробудила гражданскую доблесть. Несмотря на сильнейшее давление сверху, несмотря на то, что в каждом полку военных заставляли опускать бюллетени в кивера полковников, — во многих местах Франции и Алжира армия голосовала: «Нет».
Подавляющее большинство воспитанников Политехнической школы голосовали: «Нет». Почти везде артиллерия, колыбель которой — Политехническая школа, голосовала так же, как эта школа: «Нет».
Читатель помнит — Сципион Дюма служил в Меце.
По какой-то случайности артиллерия, всюду высказывавшаяся против переворота, в Меце проявляла нерешительность и как будто даже склонялась на сторону Бонапарта. Видя эти колебания, Сципион Дюма подал благой пример. При всех он громко сказал: «Нет», и вписал это слово в свой бюллетень. Затем он подал в отставку. В ту минуту, когда военный министр в Париже получил прошение об отставке, посланное Сципионом Дюма, — Сципион Дюма в Меце получил уведомление о том, что приказом военного министра он отчислен от должности. После того, как Сципион Дюма подал свой голос, у правительства и у офицера в один и тот же миг явилась одна и та же мысль; правительство подумало, что этот офицер опасен и дольше держать его на службе нельзя, а офицер — что это правительство бесчестно и дольше служить ему нельзя. Прошение Дюма и приказ об отчислении скрестились в пути.
Под словом «отчисление» следует понимать увольнение со службы. Так по нынешним военным законам отделываются от неугодных офицеров. Увольнение означает: ни службы, ни жалованья; нищета.
Одновременно с приказом об отчислении Сципион Дюма получил известие о штурме на улице Омер и о том, что при этом штурме его брату раздробило обе ноги. Бурная смена событий не оставляла Оссиану досуга для писем. Что касается Сципиона, он за эту неделю написал брату только коротенькое письмо, в котором, сообщив о своем голосовании и о том, что подал в отставку, призывал брата последовать его примеру.
— Брат ранен! Брат в Валь-де-Грас!
Сципион тотчас поехал в Париж и прямо отправился в госпиталь. Ему указали койку Оссиана: несчастному юноше накануне ампутировали обе ноги.
В ту минуту, когда, подавленный, Сципион приблизился к его постели, Оссиан держал в руке орден, присланный ему генералом Сент-Арно. Повернувшись к адъютанту, доставившему орден, Оссиан сказал:
— Я не приму этот орден. На моей груди его обагрит кровь республики.
Увидев брата, раненый протянул ему орден и воскликнул:
— Возьми его: ты голосовал: «Нет», и ты сломал свою шпагу. Орден заслужил ты, а не я!
XV
Вопрос должен решиться
Был час пополудни.
Бонапарт снова помрачнел.
Такие лица проясняются ненадолго.
Он вернулся к себе в кабинет, сел перед камином, поставив ноги на решетку, и застыл в неподвижности. Теперь к нему не допускали никого, кроме Роге.
О чем думал Бонапарт?
Змеи извиваются самым неожиданным образом.
Все, что он сделал в этот позорный день, я подробно рассказал в другой книге, озаглавленной
