Том 14. Критические статьи, очерки, письма

разумом не будет никакого средостения облаков. Неуклонное восхождение добра, справедливости и красоты к зениту цивилизации.

Ничто не может избежать закона упрощения. Сама сила вещей заставляет распадаться и исчезать все материальное в фактах и людях. Мрачное не может быть прочным. Какова бы ни была масса, какова бы ни была глыба, всякая разновидность праха, — а материя есть не что иное как прах, — она в конце концов должна превратиться в прах. Идея грана, мельчайшей пылинки, содержится в слове гранит. Стало быть, распыление неизбежно. Всем этим гранитным глыбам — олигархии, аристократии, теократии — предстоит рассеяться по ветру на все четыре стороны. Нерушима только идея.

Ничто не вечно, кроме духа.

В этом бесконечном потоке света, что зовется цивилизацией, все постепенно становится проще и точнее. Утро властно проникает повсюду и по-хозяйски требует повиновения. Свет оказывает свое действие на все; под всепроницающим взглядом потомства, в сиянии девятнадцатого века многое проясняется, болезненные наросты отпадают, дутая слава меркнет, лавры присуждаются достойным. Если нужен пример, возьмите Моисея. У Моисея есть три славы: полководца, законодателя и поэта. Где ныне эти три человека, составлявшие Моисея? Где этот полководец? Во мраке, вместе с разбойниками и убийцами. Где этот законодатель? Среди хлама мертвых религий. Где этот поэт? Рядом с Эсхилом.

Дневной свет с непреодолимой силой выжигает все присущее ночи. Вот почему над нашими головами воссияло новое историческое небо. Вот почему появилась новая философия причин и следствий. Вот почему факты предстали в их новом значении.

Однако некоторые умы, честная тревога которых нам, впрочем, нравится, протестуют: «По-вашему, гении составляют династию, мы не признаем ее, так же как не признаем и никакой другой». Говорить так — значит ошибаться и бояться слова, тогда как суть его внушает полное доверие. Закон, не допускающий, чтобы у человечества были хозяева, требует, чтобы у него были вожди. Быть просвещенным и быть порабощенным — полная противоположность, Короли владеют вами, гении ведут вас за собой, — вот в чем разница. Между «homo sum» [185] и «государство — это я» такое же расстояние, как между братством и тиранией. Движение вперед требует указующего перста; экипаж корабля, восставший против кормчего, недалеко уплывет; неясно, какую выгоду получило бы человечество, если бы Христофора Колумба бросили в море. Слово «сюда» никогда не унижало того, кто ищет правильный путь. Ночью я признаю авторитет факелов. Впрочем, династия гениев не так уж обременительна; ее королевство — места изгнания Данте, ее дворец — темница Сервантеса, ее цивильный лист — нищенская сума Исайи, ее трон — гноище Иова, ее скипетр — посох Гомера.

Будем продолжать.

V

Человечеством больше не владеют; его ведут; вот с какой новой стороны предстают теперь перед нами факты.

Отныне история должна воспроизводить эту новую сторону фактов. Изменить прошедшее — вещь невероятная; но история сделает это. Посредством лжи? Нет, посредством правды. История была классной доской, теперь она будет зеркалом.

Это новое отражение прошлого изменит будущее.

Бывший вестфальский король, отличавшийся остроумием, однажды рассматривал на столе у одного нашего знакомого письменный прибор. Писатель, у которого был тогда Жером Бонапарт, привез из путешествия по Альпам, совершенного несколько лет назад вместе с Шарлем Нодье, резную чернильницу из стеатитового змеевика, купленную у охотников на серн на Ледяном море. Она-то и привлекла внимание Жерома Бонапарта. «Что это такое?» — спросил он. «Это моя чернильница, — ответил писатель. — Она из стеатита, — добавил он. — Полюбуйтесь природой, сделавшей из грязи и окиси этот прелестный зеленый камень». — «Я гораздо больше любуюсь людьми, — возразил Жером Бонапарт, — которые сделали из этого камня письменный прибор».

Для брата Наполеона это было сказано неплохо, и так как чернильница должна уничтожить меч, мы можем оценить эти слова по достоинству.

Спад значения воителей, людей силы и добычи, беспрерывный и величественный рост людей мысли и мира, возвращение на сцену истинных титанов — вот одно из величайших явлений нашей великой эпохи.

Нет зрелища более патетического и более возвышенно-прекрасного: человечество освобождается сверху, тираны обращены в бегство мыслителями, пророк побеждает героя, идея вытесняет силу, небо очищается, происходит величественное изгнание.

Смотрите, поднимите глаза: свершается последняя эпопея. Легион света гонит орду пламени.

Угнетатели уходят, наступает пришествие освободителей.

Мучители народов, люди, влачащие за собой армии, — Нимрод, Сеннахериб, Кир, Рамзес, Ксеркс, Камбиз, Аттила, Чингисхан, Тамерлан, Александр, Цезарь, Бонапарт, — все эти свирепые гиганты исчезают.

Они медленно гаснут, вот они уже коснулись горизонта, темнота таинственно притягивает их; у них есть что-то общее с мглой, и в этом причина их неизбежного заката; они похожи на другие явления ночи и сливаются со страшным единством слепой бесконечности, поглощающей всякий свет. Их ожидает забвение — эта тень, отбрасываемая мраком.

Они повержены, но все еще грозны. Не будем оскорблять то, что было великим. Во время похорон героев свистки непристойны. При этом погребальном обряде мыслитель должен глубоко задуматься. Старая слава отрекается от престола; могучие идут на покой: будем милосердны к побежденным победителям! Мир усопшим воителям! Могильная тишина отделяет нас от этих угасших огней. Когда мы видим, как светила становятся призраками, нас охватывает священный ужас.

В то время как эта пылающая плеяда людей силы, спускаясь к закату, все глубже и глубже погружается в бездну и, мертвенно бледнея, постепенно исчезает, на противоположном краю пространства, там, где только что растаяли последние облака, в глубоком, отныне лазурном небе будущего, в ослепительном блеске восходит священная группа истинных звезд — Орфей, Гермес, Иов, Гомер, Эсхил, Исайя, Иезекииль, Гиппократ, Фидий, Сократ, Софокл, Платон, Аристотель, Архимед, Эвклид, Пифагор, Лукреций, Плавт, Ювенал, Тацит, апостол Павел, Иоанн Патмосский, Тертуллиан, Пелайо, Данте, Гутенберг, Жанна д'Арк, Христофор Колумб, Лютер, Микеланджело, Коперник, Галилей, Рабле, Кальдерон, Сервантес, Шекспир, Рембрандт, Кеплер, Мильтон, Мольер, Ньютон, Декарт, Кант, Пиранези, Беккариа, Дидро, Вольтер, Бетховен, Фультон, Монгольфье, Вашингтон; и чудесное созвездие, с каждой минутой все ярче сверкающее венцом небесных алмазов, горит на светлом горизонте и поднимается все выше, сливаясь с этой безграничной зарей — Иисусом Христом.

ПАРИЖ

I Грядущее

В двадцатом веке будет существовать необычайная нация. Эта нация будет великой, что не помешает ей быть свободной. Она будет знаменитой, богатой, мыслящей, мирной и дружественной по отношению к остальному человечеству. Она будет спокойной и рассудительной, словно старшая сестра. Ей покажется удивительной та слава, которой пользуются ныне конические снаряды, и она с трудом постигнет разницу между генералом и мясником: пурпурный мундир одного мало чем будет отличаться для нее от окровавленного фартука другого. Какая-нибудь битва между итальянцами и немцами, англичанами и русскими, пруссаками и французами будет для нее тем же, чем является для нас битва между пикардийцами и бургундцами. Расточительную трату человеческой крови она сочтет бесполезной. Восторг, вызываемый огромными цифрами убитых, встретит с ее стороны весьма умеренное одобрение. Она пожмет