те, что исходят из длинных тибетских труб. Этот странный концерт и разбудил меня… В комнате темно, слонов я больше не вижу, но продолжаю слышать музыку. Внимательно прислушиваюсь – и узнаю мелодию: трапа играли ее на террасе монастыря. Кому исполняли они эту ночную серенаду?..
Решившись поговорить с гомченом во что бы то ни стало, я послала ему просьбу принять меня и на следующий день в сопровождении моего мальчика вернулась в монастырь.
Примитивная лестница вела в комнату ламы над залом для собраний; перед входной дверью небольшая лоджия, украшенная фресками. Ожидая приглашения войти, я рассматривала их не без изумления. Художник, наделенный скорее даром воображения, чем мастерством, изобразил на стенах мучения в чистилищах, населенных сонмом демонов и их жертв – эти скалили зубы и корчились от боли в самых комичных позах.
В центре панно развернута картина наказания похоти. Обнаженный мужчина, ненормально худой, стоит лицом к раздетой женщине. Непропорционально огромный живот придавал «красотке» вид пасхального яйца, установленного на две ноги и снабженного кукольной головой. Виновный в грехе распутства, неисправимый раб своих страстей, забыв, где находится и как туда попал, обнимает адское создание руками, а пламя, выходящее у женщины изо рта и из потайных ниш, опаляет его.
На небольшом расстоянии от этой парочки наказывают какую-то грешницу. Привязанная задом наперед к перевернутому вершиной вниз треугольнику, она вынуждена принимать ласки зеленого демона с зубами наподобие пилы и обезьяньим хвостом. На заднем плане бегут другие демоны, разных цветов, видно, чтобы не пропустить своей очереди.
Гомчен жил в своеобразной темной часовне, освещаемой светом одного-единственного окошка; потолок поддерживали массивные балки, выкрашенные в красный цвет; по тибетскому обычаю, алтарь служил книжным шкафом.
В нише, среди книг, стояла скульптурка Падмасамбхавы с ритуальными подношениями перед ней: семью чашами, наполненными чистой водой, зерном и лампой.
На небольшом столике горели ароматные палочки, их мистический аромат смешивался с запахом чая и растаявшего сливочного масла. Кресла и коврики, предназначенные для хозяина, потертые и выцветшие, а крошечная золотая звезда на алтарной лампе, сиявшей в глубине комнаты, только подчеркивала ее запыленность и пустоту.
С помощью моего мальчика, исполнявшего роль переводчика, я попыталась задать несколько вопросов о предметах, затронутых мною в разговорах с ламами, встреченными в Гангтоке, но все напрасно. Видел бы меня Давасандуп. Ошеломленный мальчик никак не мог подобрать слов, чтобы выразить идеи, значения которых не понимал. Пришлось мне отказаться от своего намерения, и долгое время лама и я сидели друг перед другом в молчании.
На следующий день я уехала из Лачена и продолжила путешествие на север. Пейзажи, на протяжении всего пути очаровательные, стали просто великолепными. Заросли азалий и рододендронов еще одеты в яркий весенний наряд; мерцающий поток цветов заполнил всю долину, – ее словно заливали спускавшиеся с соседних склонов нескончаемые потоки фиолетовых, желтых, красных и чисто-белых волн. Издали казалось, что мои проводники плывут в море цветов, – высовывались одни головы. Несколькими милями дальше тянулись сказочные сады, становившиеся все гуще; потом они превратились в возникавшие то здесь, то там розовые пятна из карликовых кустов азалий, упрямо сражавшихся за жизнь на головокружительной высоте.
Дорога теперь проходила по фантастическому приграничному краю[20] . В потрясающей тишине этих диких величественных гор раздавалось только нежное журчание ледяных, прозрачных ручьев. С берегов меланхоличных озер золотоголовые птицы важно наблюдали за проходившим мимо караваном.
Мы поднимались все выше, пересекая гигантские ледники, неожиданно открывавшиеся нашему взору долины, наполненные огромными облаками. И вдруг без всякого перехода вышли из тумана и перед нами открылось огромное, просторное, блистающее под ярким среднеазиатским небом Тибетское плоскогорье.
С этого началось мое путешествие по стране, лежащей за далекими грядами гор, которые в то мгновение закрывали от меня горизонт. Побывала я в Лхасе, Шигадзе; в северных пустынных степях, с их солеными озерами, больше похожими на моря; в Кхаме, стране благородных разбойников и магов; в неисследованных лесах По и удивительных долинах Тцаронга, где зреют гранаты; но ничто не затмило в моей памяти первую встречу с Тибетом.
Несколько недель спустя погода испортилась, снова пошел снег. У меня почти кончилась провизия, среди носильщиков и слуг росло недовольство и разгорались ссоры. Однажды мне пришлось воспользоваться хлыстом, чтобы разнять двух дерущихся с ножами мужчин, не поделивших место у костра. После нескольких коротких экскурсий на тибетскую территорию я покинула границу. К длительной поездке готова не была; более того, земля, которая простиралась передо мной, считалась запретной.
Снова я проезжала Лачен, повидалась с гомченом и поговорила с ним о жилище отшельника, находившемся в одном дне пути от деревни, высоко в горах, где он жил семнадцать лет. Мой мальчик- переводчик легко справлялся с такими простыми деталями, да и мне самой удавалось улавливать многое из его речи. Не рисковала я, однако, упоминать демонов, следуя убеждению слуг. Знала, что мой юный переводчик слишком суеверен, чтобы осмелиться подступить к этому, и сам лама, вероятно, не ответил бы на такие расспросы.
В Гангток я вернулась, опечаленная упущенной возможностью изучить действительно интересные вещи, связанные с мистическим миром тибетских отшельников, с которыми случайно столкнулась. Предвидеть последствия своей поездки я совершенно не могла.
Вскоре после этого далай-лама покинул Калимпонг; армия его разбила китайцев, и он с триумфом вернулся в Лхасу. Я поехала попрощаться с ним в деревушку, расположенную под Джелапом.
Добравшись до бунгало, где он предполагал остановиться, раньше его, встретила там большую группу аристократов сиккимского двора, пребывающих в великом горе: им поручено обеспечить все необходимое для краткого пребывания царя-ламы, но, как всегда на Востоке, приготовления оставили на последний момент. Нет ни мебели, ни ковров, ни занавесей, а высокий гость появится с минуту на минуту. В небольшом доме все вверх дном, слуги и хозяева беспорядочно суетились – дикая спешка. С радостью предложила я свою помощь – надо приготовить далай-ламе ложе для сна. Помощники заверили – это принесет мне удачу как сейчас, так и в дальнейшей жизни.
Так у меня появилась еще одна возможность поговорить с тибетским правителем. Ум его, как мне показалось, целиком занят политическими делами. Как обычно, он благословил верующих палкой с разноцветными ленточками; чувствовалось, однако, что мысленно он уже пересек гору, служившую границей, и обдумывает те прибыли, которые принесла ему победа.
На следующую осень я уехала из Сиккима в Непал, а позднее провела около года в Бенаресе. В юности долго жила там и вернулась туда с удовольствием. С благодарностью приняла предложение членов Теософического общества сдать мне небольшую квартиру в их прекрасном саду. Аскетическая простота этого жилища гармонировала с духом святого города Шивы и полностью отвечала моим вкусам. В таком подходящем окружении я прилежно подводила итоги изучения ведической философии, некоторым образом предшествовавшей ламаизму, – с ним, как оказалось, я знакома не намного лучше, чем раньше.
У меня и в мыслях не было покидать Бенарес, когда неожиданно возникшие обстоятельства заставили меня сесть на поезд и поехать в Гималаи.
Глава 2
В гостях у ламы
В Гангтоке я снова встретилась с Бермиагом Ку– шогом. Лама Энча уехал в Шигадзе, в Тибете, и вернулся только несколько месяцев спустя. Давасандупа вызвал Сино в качестве переводчика на тибетскую политическую конференцию, созванную в Индии. Махараджа умер, сын его Сидкеонг тулку унаследовал его титул, и, значит, у него стало меньше времени на изучение религии. Неожиданные препятствия помешали мне осуществить запланированную поездку. Все шло наперекор моим желаниям.
Казалось, вокруг меня постепенно сгущаются враждебные силы. Невидимые существа словно захватили меня, пытаясь выдворить из страны и намекая, что я не продвинусь дальше ни в исследованиях ламаизма, ни в путешествиях по земле Тибета. Эти незнакомые враги являлись мне в каком-то ясновидении, – вот они
