лагерем, они долгие месяцы терпели лишения от жестокой нехватки пропитания и воды, а турки время от времени насмехались над ними, вывешивая клетку с патриархом на стену. Крестоносцы стояли под стенами города с октября по июнь, но окончательной победы удалось добиться не только силой оружия. За несколько недель до того до Боэмунда дошла весть, что офицер турецкой армии – армянский христианин по имени Фируз, обращенный в ислам, – готов сдать Антиохию за деньги. Турецкий военачальник подверг его наказанию, и теперь Фируз жаждал мести. Торг затягивался, Боэмунд уже почти утратил интерес к нему, но тут прибыла весть, что предатель готов сдать город ближайшей же ночью, когда под его командованием будут находится две смежные башни, – и даже готов отдать собственного сына в заложники в качестве ручательства, что он не отступит от своего решения. Видимо, Фируз в конце концов решился перейти к действиям, когда узнал, что жена наставила ему рога с турецким офицером.
Сдержав слово, Фируз позаботился, чтобы крестоносцы смогли приставить лестницы к окну башни. Шестьдесят рыцарей вскарабкались по ним в башню и двинулись вдоль стены, чтобы захватить следующую. Лестницы приставили к участку стены между двумя этими башнями, и по ним в город проникло довольно крестоносцев, чтобы открыть двое ворот. Дожидавшееся во тьме христианское войско хлынуло в город. Ярость, копившаяся восемь месяцев, наконец получила выход. Началась резня. Мирных горожан убивали наравне с солдатами, не взирая ни на пол, ни на возраст. Христиане города тоже приняли участие в бойне. На истребление язычников ушло немало времени, но к исходу следующего дня все турки в Антиохии были мертвы – как и полководец, добившийся этой победы.
Боэмунд успешно отстоял свое право владычествовать в захваченном городе, вопреки возражениям графа Раймунда Тулузского.
Когда армия свернула на юг к Антиохии, один из крестоносцев решил отстать от прочих, дабы осуществить собственные упования на землю и сокровища. Останься он дома, и вряд ли кто-нибудь из потомков услыхал бы о Балдуине, младшем брате Готфрида Бульонского. Готфрид был герцогом Нижней Лотарингии, его брат Евстахий – графом Болоньи, но для юного Балдуина земель уже не осталось. Впрочем, он в них и не нуждался, потому что семья решила, что Балдуин станет духовным лицом. Однако, проучившись несколько лет, он бросил занятия, избрав жизнь рыцаря при дворе Готфрида, и никто даже не догадывался, какое честолюбие пылает в его груди. Он принял вместе с Готфридом обет крестоносца, потому что жизнь не сулила ему никаких перспектив, а в крестовом походе открывались новые возможности, которыми он и не преминул воспользоваться. Слова Урбана II, что крестоносцы должны взять себе землю, «в которой течет молоко и мед», как сказано в Писании, запало глубоко в его душу.
Балдуин не видел для себя никакой материальной выгоды в походе на юг, где он будет лишь ничтожным участником осады Антиохии, и потому надумал предпринять авантюрную экспедицию на восток, к реке Евфрат. Приспешников в христианском войске у него было не так уж много, но он все же сумел завербовать себе в компанию около сотни тяжеловооруженных рыцарей, голодных до поживы.
Путешествуя на восток к Месопотамии (современный Ирак), Балдуин вторгся не на мусульманские земли, а на земли армяно-григорианской церкви, давно подавляемой православными византийцами, которых армяне считали еретиками. Три христианских культуры должны были вот-вот схлестнуться, но поначалу армяне считали прибывших католических рыцарей долгожданными освободителями. Население встречало их с ликованием, и по пути к Балдуину присоединились кое-какие армянские войска. Князь Торос Эдесский, властитель княжества к востоку от Евфрата, донимаемый постоянной угрозой со стороны турецких цитаделей на севере и на востоке, отправил весточку Балдуину, призывая его дойти до Эдессы. К зиме Балдуин дошел до Евфрата, по пути взяв две турецкие крепости. Испытывая нехватку в надежных соратниках, он отдал захваченные цитадели под командование армянским аристократам, чем еще более подкрепил свою репутацию освободителя армянского народа.
Торос же впал в панику: до него долетели вести, что кровожадный мосульский эмир Кербога собирает рать, чтобы прийти Антиохии на выручку. Эдесса же лежала прямо у него на пути, что грозило армянам по обе стороны реки массовой резней. Посланники Тороса просчитались, полагая Балдуина наемником, предлагающим услуги за деньги, но Балдуин, льстя себя мечтами о собственном царстве, жаждал куда большего, нежели простой платы. И наконец от Тороса прибыло посольство с предложением, способным обратить эту фантазию в реальность.
В обмен за помощь Торос готов был официально усыновить Балдуина, сделав его своим единственным сыном и наследником. Далее, они с того же дня начнут править совместно: по мнению Тороса, полстраны лучше, чем никакой вовсе. Приняв предложение, Балдуин отправился в Эдессу в сопровождении восьмерых рыцарей. Князь Торос и христианское армянское население приветствовали Балдуина, прибывшего туда 6 февраля 1098 года, как своего спасителя – осада Антиохии все еще тянулась, и над городом нависала серьезная угроза прихода подкрепления под командованием Кербоги.
Торос тут же перешел к действиям, исполняя свою часть сделки, устроив публичную церемонию усыновления, – правда, никоим образом не связанную с христианством: ее участники разыгрывали старинный языческий ритуал, символизирующий рождение. Торос и Балдуин, обнаженные до пояса, были облачены в один балахон двойного размера. После того, как они соприкоснулись голой кожей груди, Балдуин выбрался из балахона, аллегорически родившись из тела Тороса. Повторив в точности ту же процедуру с княгиней, он официально стал их сыном и наследником.
Положение Балдуина как соправителя сподвигло армянское население осмелиться на такое, о чем до той поры говорили только шепотом. Тороса ненавидели не только за алчность, выражавшуюся в непомерной дани, но еще и за то, что он позволил армяно-григорианской церкви присоединиться к ненавистной восточно-православной церкви, дабы подольститься к императору Византии. И они поднялись на мятеж, считая, что в Балдуине найдут более достойного правителя. За покровительством Торос обратился к Балдуину, но тот, вероятно зная о мятеже заранее, порекомендовал соправителю отдать себя на волю народа. Торос, покинутый дворцовой стражей, попытался бежать через окно, но оказался в руках дожидавшейся внизу разъяренной толпы, забившей и изрубившей его до смерти, после чего с энтузиазмом провозгласившей Балдуина своим единственным правителем. Дабы укрепить свое положение, Балдуин запустил руку в казну Эдессы и привлек на защиту своего нового царства ряд рыцарей-крестоносцев, направлявшихся на помощь осадившим Антиохию, но увлеченных в сторону от цели куда более щедрыми и безотлагательными посулами Балдуина.
Это нашествие франкских рыцарей, которым направо и налево раздавали высокие посты и армянские земли, побудило некоторых армянских дворян на попытку второго восстания – на сей раз против выскочки Балдуина. К несчастью для них, заговор был раскрыт задолго до начала мятежа. Ответ Балдуина был молниеносен и беспощаден. Двоих схваченных зачинщиков ослепили. Остальных заговорщиков приговорили к отрезанию носов или отрубанию ног. Богатым аристократам позволили откупиться от ослепления и увечий ценой непомерных взысканий. Эти средства вновь наполнили казну Балдуина, но сокрушили могущество знати, обреченной практически на разорение.
Окончательно воцарившись на троне Эдессы, Балдуин присвоил себе титул графа Эдесского, основав первое из четырех больших католических государств, образовавших царство Иерусалимское. Он быстро достиг положения, которое можно было бы счесть зенитом власти, но истинная слава еще ждала его впереди. Благодаря своей дерзости и безоглядной целеустремленности Балдуин просто-таки неизбежно был обязан занять свое место в царственной череде монархов грядущего королевства Иерусалимского.
И хотя Иерусалим находился всего в десяти днях пути, крестоносцы в Антиохии угомонились на целый год – видимо, из-за эпидемии (судя по всему, тифа), унесшей жизнь папского легата епископа Адемара из Пюи. Руководство осталось на долю соперничающих мирских князей, а глашатая идей Папы, способного сплотить их во имя общего дела, с ними не стало. Епископ Адемар был дипломатом, старательно улаживавшим споры между мирскими вождями и относившимся к православному духовенству с уважением и щедростью, напоминая своего повелителя Папу способностью манипулировать людьми, не желавшими, чтобы ими манипулировали. Отныне же все пошло наперекосяк, и воцарилась неразбериха.
