Лед Арашнур закашлялся, попробовал рассмеяться и выплюнул кровь.
– Слишком поздно, Франциск.- Он захлебывался.- Слишком поздно. Там знают.- Раздалось ужасное клокотание, а потом Лед Арашнур тяжело осел и повалился набок. Кровь потекла из его носа и рта, а на лице персидского заговорщика навсегда застыла ухмылка.
С минуту мститель глядел на поверженного врага. Что он хотел сказать этим «там знают»? Кто знает? И что? Сен-Жермен вдруг понял, что пора уходить, и пошел прочь, сначала медленно, затем все быстрее. Боль утраты продолжала в нем разрастаться, заслоняя собой весь окружающий мир.
Письмо лекаря Поллукса к Корнелию Юсту Силию.
И
ГЛАВА 16
Теперь в смежной с ее спальней комнате постоянно находились рабыни, поэтому по ночам Оливия стала убегать в сад. Она ждала Сен-Жермена, бодрствуя под разросшимися деревьями и воображая себя абсолютно свободной. Сохранять эту иллюзию помогали запущенные растения, буйно наползавшие на неухоженные дорожки и оплетавшие чашу бездействующего фонтана. Оливия словно сливалась с кусочком дикой природы – он был заброшен, забыт, ей казалось, что вот так же забыта-заброшена и она.
В эту сладкую грезу властно вторгалась лишь тоска по Сен-Жермену. Он был нужен Оливии, без него жизнь была ей не в жизнь. Каждую ночь томилась она в ожидании и каждую ночь возвращалась в постель одна. В последние дни ей стало чудиться, что произошло нечто ужасное. Она не знала, что делать, и просто ждала.
Наконец он пришел. Минула полночь, луна уже падала к горизонту, в саду витал легкий запах цветов. Ночной ветерок шелестел в кронах деревьев, и Оливия полудремала на грубо сколоченной широкой скамье.
Тихий шорох, мягкий стук каблуков, к ней приблизился черный призрак, словно насквозь прохваченный мерцанием лунного света, льдистый свет мерцал и в его темных печальных глазах. Напомнив себе, что все это может оказаться лишь сном, Оливия встала. Гость не обнял ее, он опустился перед ней на колени, отводя в сторону взор.
– Оливия.
– Сен-Жермен.- Ей хотелось дотронуться до него, но она почему-то знала, что этого делать нельзя.
От громады конюшни отделилась какая-то скрюченная фигура, и заскользила к деревьям, но ее не заметил никто.
Что с ним было? Куда он пропал? Почему не являлся так долго? В голове Оливии завертелись вопросы, но она была абсолютно уверена, что сейчас ей лучше молчать. Сначала надо привыкнуть к этому незнакомому человеку.
Он чувствовал пропасть, разверзшуюся.между ними, и не понимал, как ее пересечь. Оливия превратилась в дальний маяк, мигающий ему из тумана и напоминающий, что в новом и безутешном мире еще существуют какие-то горстки тепла.
– Скажи, Оливия,- тихо спросил он, устремив свой взгляд в ночное пространство,- когда умерли твои братья, когда казнили отца, что ты ощущала? Было ли у тебя такое чувство, будто из твоей груди вырвали сердце? Проклинала ли ты солнце за то, что оно встает?
– По временам – да,- ответила она ему ласково, как ребенку.- Порой, кроме ненависти к Юсту, я ничего не находила в себе и жила по инерции. Дышала, спала, умывалась, ела, однако все это делало какое-то постороннее тело, а я была спрятана где-то внутри. Словно меня погребли в мягкой и влажной гробнице. Я…- Она осеклась, когда он поднес руку ко лбу и нервным движением вытер глаза- Я спрашивала себя, зачем существую. Каждый день походил на другой, я ни в чем не видела толку.- Она бросила взгляд на яблоню, голубую от лунного света. Ночной ветерок нес прохладу, ей сделалось зябко.
– Почему же ты не решилась покончить с собой? Что остановило тебя? – В колени Сен-Жермена впивались мелкие камешки, но он не чувствовал боли.
Оливия вздрогнула.
– Ты.- Признание прозвучало естественно, как дыхание. Оливия призадумалась.- И мой гнев. Я не хотела доставить удовольствие Юсту.- Она попыталась рассмеяться, и это ей почти удалось.
Сен-Жермен качнулся вперед и уткнулся липом в ее бедра.
– Оливия, я убил человека и не испытал ничего. Ничего. Ни ярости, ни сожаления, ни удовлетворения. Возможно, это от потрясения. Я видел их кровь, их смерть…
– Чью кровь? – спросила она, чувствуя, как напряглись его руки.
– Моих людей, осужденных за подстрекательство к бунту. Они очень многое значили для меня.
Из зарослей сорняков на дорожку выбралась кошка. Она сверкнула глазами, потом зашипела и, фыркнув на парочку, побежала к конюшне.
– Они были такие, как ты? – прошептала Оливия, садясь на скамью и прижимаясь к его затылку щекой.