сыграл с ними такую шутку. Он хочет уничтожить все, чем живет и дышит Джеймс.
Более того, Стэнуик входит в группу пентагонского начальства, которая пытается централизовать все вооруженные силы, в результате чего автономия ВВС ослабнет, а это самое, на базе «Эндрюс», Командование систем ВВС и вообще лишится какой-либо независимой власти.
– Так, значит, – печально качает головой Макферсон, – мы просто пешки в игре между двумя враждующими группами ВВС? Случайные жертвы внутриведомственной склоки?
Голдман на секунду задумывается.
– В основных чертах – да. Но даже в этой склоке наша роль вторична, пешкой была скорее программа. Причем имеющаяся информация дает все основания подозревать, что Стэнуик задумал жертву этой пешки с самого начала. Ибо… – Голдман замолкает, неторопливо отпивает из рюмки. Любимая его театральная пауза. – …ибо Джеймс даже не подозревал о существовании «Осы», пока не узнал о ней от Стэнуика. И произошло это тогда, когда вы уже заметно продвинулись в работе над сверхчерной программой, а главное – после того, как пентагонский генерал убедился – не знаю уж, с помощью своих шпионов, либо через запросы Фелдкирка, либо еще как, – что у вас получается надежная, вполне работоспособная система. И только в этот момент, когда все было, казалось, на мази и сверхчерная процедура должна была передать контракт по «Осе» вашей фирме, Стэнуик сообщил об этой программе Джеймсу, как считается, не по своей инициативе, а в ответ на запрос. Но я уверен, что все было спланировано заранее, он попросту передвинул пешку на незащищенную клетку, подставил ее, организовал жертву.
– Ты хочешь сказать, Стэнуику потребовалось, чтобы программу отобрали у нас и сделали белой.
– А ты подумал, что получилось в результате? Джеймс взвился до потолка и использовал всю свою власть – у четырехзвездного генерала ее более чем достаточно, – чтобы сделать программу белой и взять под контроль процесс проведения конкурса. С этого момента вы были обречены: как бы там ни выглядели остальные предложения, Джеймса заботило одно – чтобы контракт не получила ЛСР, компания, выбранная его злейшим врагом. А в то же самое время Стэнуик точно знает, что ЛСР разработала великолепную систему. Ну и… Понимаешь, что получается?
– Он спровоцировал Джеймса на фальсификацию результатов оценки, – кивает Макферсон. Некоторое – ну, вроде как после удачно решенного ребуса – удовлетворение мешается у него с острым, физическим омерзением, в животе стоит привычный за последнее время болезненный комок.
– Если Джеймс клюнет на приманку, а мы подадим протест и добьемся успеха, – он потеряет свою власть. Возможно, даже и работу. Его могут принудить подать рапорт об отставке, у них такие вещи быстро делаются. В настоящий момент Джеймс приперт к стенке, в этом нет ни малейших сомнений.
– Ну что ж, значит, гамбит Стэнуика увенчался успехом. Пешка съедена, зато у короля крупные неприятности.
– Да, – слегка кивает Голдман. – Как ты, вероятно, догадываешься, значительная часть материала, использованного нами и ФСП, была получена из Пентагона, от людей из команды Стэнуика. А вот судья Тобайасон – он либо держит сторону Джеймса, либо вообще не знает об этом конфликте и попросту защищает свои драгоценные ВВС. А может – знает про склоку, относится к ней с неодобрением и хочет одного, – чтобы она прекратилась. Из его поведения нельзя сделать никакого определенного вывода, но это, собственно, и не имеет никакого значения – данная фаза сражения уже в прошлом.
– А где вы раздобыли информацию про Стэнуика и Джеймса?
– У подчиненных Джеймса. Его не больно-то любят, а в «Эндрюсе» эту историю знает каждый встречный-поперечный. Ну и – от людей Стэнуика, который и сам хочет, чтобы она была известна.
– Хм-м.
Они снова заказывают бренди, а затем обсуждают тактику предстоящей кампании – как лучше подтолкнуть Конгресс к решительным действиям. Никогда прежде Голдман не проявлял такого энтузиазма – судя по всему, к нему вернулась надежда, почти полностью утраченная с передачей дела Тобайасону. Снова появилась возможность бороться.
А вот Макферсона все эти хитросплетения утомляют. Да и то сказать – не далее чем сегодня прямо у него на глазах за какую-то пару минут вдребезги разлетелась старательно подготовленная ими операция. Раз уж пешку пожертвовали и убрали с доски, о чем там дальше говорить? Какие шансы на успех у прошения поставить ее снова на доску? У протеста по поводу того, как жестоко ею воспользовались? У заявления на компенсацию нанесенного ей материального и морального ущерба?
По мнению Голдмана, шансы есть и весьма приличные. Это ведь не шахматы с их четкими правилами, здесь все туманно и двусмысленно. Так оно или не так, но Макфер-сон возвращается в отель с ощущением полной безнадежности. И заметно пьяный.
Рядом со сверкающим огромными зеркальными огнями «Хайаттом» громоздится пентагоновский «Аннекс», тяжеловесный бетонный бункер, защищенный от любого в мире оружия. Шансы… Ну какие могут быть шансы, когда против тебя – такое вот чудовище?
В отеле – давно и хорошо знакомом – Макферсон заблудился; чтобы найти свой номер, ему приходится трижды справляться по трем бездарно составленным планам и прошагать по бесконечным коридорам добрые полмили. В номере нет ничего, способного хоть немного поднять настроение – только кровать, видеостена да окно, выходящее на чернильную гладь Потомака. Может, включить видео?
Лучше уж не стоит. Так надежнее. Макферсон садится на кровать. Завтра лечу домой. К Люси. Продержаться какие-то четырнадцать часов – и домой.
Через два часа, проведенные за созерцанием выключенного видеоэкрана, когда Макферсон уже почти уснул, звонит телефон. Он подпрыгивает словно ужаленный. Находит источник шума и берет трубку.
– Деннис? Это Том Фелдкирк. Я… я только хотел сказать тебе, что очень сожалею о случившемся. Сам я в этой игре не участвовал и не мог изменить в ней ровно ничего. И мне хотелось бы, чтобы ты знал – мне и самому все это очень не нравится. – Голос Фелдкирка звучит напряженно, почти срывается. – Мне очень жаль, Деннис. Я никак не ожидал, что все так получится. Я хотел совсем другого.
Макферсон сидит, прижав трубку к уху и тупо глядя в пол. И молчит. А что, вон же какие истории рассказывал сегодня Голдман. Вполне возможно – даже скорее всего, – что Фелдкирк и не подозревал, какую судьбу предуготовил Стэнуик этой сверхчерной программе. Узнал, наверное, гораздо позднее, когда и сделать ничего было нельзя. Еще одна пешка. Конечно, а то чего бы ему звонить?
– Деннис?
