— Полированный металл в данном случае зеркалам не уступит. И тут уж венецианцам до нас далеко. Что вам мешает заказать отражатели из металла?
Облегченно вздохнув про себя, Ракоци рассмеялся:
— Ничто не мешает. Полированные пластины вполне подойдут!
Он указал на огромные окна, выходящие во внутренний дворик.
— Они вам должны понравиться! Летом тут будет чудно.
— Но неуютно зимой, — заметил уже довольно миролюбиво Лоренцо.
— Я уже думал об этом. И решил установить специальные жалюзи, скрадывающие их истинные размеры.
Ракоци отступил на шаг, уважительно поклонившись и предоставляя гостю право судить, хороша его идея или плоха.
Лоренцо молча продвигался по залу. Возбуждение в его карих глазах все нарастало. Наконец, остановившись возле широкой мраморной лестницы с маршами, расходящимися на половине подъема и сходящимися наверху, он восхищенным тоном сказал:
— Признаться, мне не очень-то по душе генуэзские выверты, но то, что я вижу, просто великолепно! Особенно меня поражает эта лестница! Ничего подобного во Флоренции нет! Как вы собираетесь декорировать стенку площадки?
Ракоци промолчал.
— Живопись! Два, может, три небольших полотна? Или одно, но огромных размеров? Или статуя в римской манере?
Он выжидающе посмотрел на владельца палаццо.
— Наверное, нет! — Ракоци поднялся на ступеньку и встал рядом с Лоренцо. — Мне бы хотелось обшить всю эту площадь деревянными резными панелями. Такое для ваших краев не очень привычно, однако на моей родине часто делают так.
А еще эти панели прекрасно замаскируют ходы в секретные помещения здания, но он не счел нужным о том сообщать.
— Хм! Дерево? И впрямь необычно. Однако, как я понимаю, вас это будет греть.
Лоренцо повернулся и продолжил подъем по ступеням, намереваясь осмотреть комнаты верхнего этажа.
— Все просто отменно. Пропорции радуют глаз. Так что в очень скором времени, я полагаю…
Он не договорил и замер, нашаривая перила рукой. Его загорелое лицо стало сереть.
Ракоци осторожно приобнял гостя за талию и встал, принимая его вес на себя. Он молчал, стараясь ничем не выдать своего беспокойства, ибо знал, что Лоренцо горд. Проявление какого-либо сочувствия могло его смертельно обидеть. Лоренцо, пытаясь пересилить боль и слабость, тоже молчал, его крупные руки с длинным и узловатыми пальцами сильно дрожали. Одна из них судорожно мяла шелковый отворот черного испанского камзола соседа.
— Великолепный, — голос Ракоци звучал тихо и ровно, в нем не слышалось ни единой тревожной ноты, — как мне следует поступить?
— Христос и святой Иоанн! — с трудом промычал Лоренцо сквозь сжатые зубы. Его слегка выпуклые глаза были полуприкрыты тяжелыми, дрожавшими от напряжения веками, он соскальзывал с плеча Ракоци, пытаясь присесть. Маленькие, но очень цепкие и очень сильные руки осторожно и бережно опустили Медичи на невысокие ступени мраморной лестницы и принялись расстегивать воротник его ездовой куртки.
Губы Лоренцо дрогнули.
— Франческо… нет… стой!
С видимым усилием Медичи открыл глаза.
— Ну вот. Мне уже лучше. Подождем пару минут.
Ракоци кивнул.
— Хорошо, подождем. Но может быть, стоит послать за врачом?
— Нет! — Лоренцо сделал несколько вдохов и выдохов — Скоро все прекратится.
Он вновь стал задыхаться и смолк. Потом с огромным усилием выдавил:
— Поклянитесь молчать о том, что тут было! Поклянитесь своей жизнью!
— Жизнью? — Ракоци усмехнулся. Он кивнул и вложил свои маленькие руки в большую ладонь. — Клянусь! Моей жизнью и моей родиной!
Лоренцо кивнул с облегчением, хотя в глазах его промелькнула тревога.
— Вот и хорошо. Хорошо! — Он отвернулся.
На какой-то миг воцарилась мертвая тишина, которую Ракоци все же решился нарушить.
— Великолепный? — окликнул он.
— Минуту, Франческо.
Лоренцо сидел, опустив голову, машинально потирая свои опухшие пальцы.
— Подагра. Как она мучает нашу семью!
— Подагра? — В голосе Ракоци прозвучало сомнение.
— Она свела в могилу отца, — продолжил Лоренцо и снова умолк.
— Я не подозревал. Простите.
Тон Ракоци был почти безмятежным. Гордость Лоренцо Великолепного не должна быть задета. Кто он такой, чтобы сомневаться в том, что ему говорят? Да и с какой стати?
— Он умер не от нее… — Лоренцо повернулся к Ракоци и схватился за его локти, пытаясь подняться. — Но он боролся с ней… много лет. Меня она, впрочем, не слишком-то беспокоила. До недавнего времени… да, до совсем недавнего времени. Потом начались приступы… правда, не такие жестокие.
Он вновь попытался встать, и это ему удалось. Ракоци встал вместе с ним.
— Друг мой, — шепнул он почти неслышно, — если вам не покажется это зазорным, знайте, что в любой ситуации вы можете рассчитывать на меня. Я не подведу вас, поверьте.
Лоренцо сильно шатало, но он все же поймал равновесие и замер, придерживаясь за перила.
— Благодарю, чужеземец! Кто знает… Возможно, мне вскоре понадобится поддержка! Кто знает… Благодарю.
Снизу послышался звук шагов, к лестнице подходил Руджиеро. В руках у него был поднос с золотым кубком.
— Хозяин? — нерешительно обратился он к Ракоци.
Тот окинул его внимательным взглядом.
— Да, ты все сделал правильно. Поднимайся сюда.
Лоренцо протестующе вскинул руку, но это никого не смутило.
— Вы нуждаетесь в этом, мой друг. Выпейте молока. Утро было достаточно напряженным.
Медичи приосанился и постарался принять беззаботную позу.
— Ах, видели бы вы меня лет двадцать назад! Тогда это утро вовсе не показалось бы мне утомительным! Но двадцать лет — это огромный срок!
— М-да, срок… — пробормотал Ракоци со странным выражением в глазах. Он снял сияющий кубок с подноса и протянул его гостю. — Мой Амадео прекрасно готовит миндальное молоко.
— Ну хорошо. — Лоренцо кивнул. — Оно ведь сладкое, а сладкое, говорят, не идет мне на пользу. Однако я с удовольствием выпью его.
Он сделал что обещал, и рука его почти не дрожала. Медичи улыбнулся и принялся рассматривать кубок, цокая от восхищения языком. Ракоци улыбнулся в ответ и склонился в глубоком поклоне.
— Друг мой, окажите мне честь. Соблаговолите принять эту чашу в знак моего глубокого уважения к вам!
К Лоренцо медленно возвращались силы. Он поднял кубок на уровень глаз.
— Это королевский подарок, Франческо!
— Он преподносится человеку, равному королям!
Ракоци поклонился еще раз и заявил, переменив тон:
— А теперь, пожалуй, пора возвращаться. Полициано, я полагаю, не очень-то терпелив.
Он улыбнулся.
