— Ну, Чарльз, что же случилось? — спросил Эверард. — Она поймала взгляд какого-нибудь путешествующего в свое удовольствие графа? Или вмешался кто-то другой?
— Не совсем так, — надулся Уиттенфильд. — В любом случае, путешествовал не англичанин.
— Какая разница? — фыркнул Доминик.
— Нет, это важно, — уперся рассказчик. — Новый герой истории был иностранцем. Он приехал в Антверпен из Гента и прикупил особняк неподалеку от нищенского жилища Сабрины.
— И подарил ей зеркало, чтобы она имела более полное представление о своем катастрофическом положении, — заключил иронически Эверард. — Похвально, конечно, но ничего занимательного в этой истории нет.
— Нет есть, — Уиттенфильд подался вперед. — Зеркала ей не дарили, она его получила за службу. — Он выдержал эффектную паузу, горделиво оглядывая гостей, и пыхнул сигарой. — Но это случилось позже. Позвольте мне вести рассказ так, как его следует вести в моем понимании. — Чарльз вновь затянулся сигарой и, помолчав, затянулся опять. — А с иностранцем ее свела кража.
— Интересно, — спросил Твилфорд, ни к кому конкретно не обращаясь, — что у нее можно было украсть?
— Вы не понимаете: украсть пыталась Сабрина.
Все рассмеялись, шестой гость натянуто улыбнулся, но ничего не сказал.
— Да, она решилась на кражу, чтобы купить своим детям немного еды. Вы должны понять: раньше ей ничего подобного делать не приходилось, ее страшила мысль о возможной каре, и все же голод в глазах ребятишек толкнул несчастную на отчаянный шаг. Ближе к вечеру она увидела, как иностранец заходит в свой дом, и вознамерилась подкараулить его в подворотне. Ей подумалось, что он, как чужак, не захочет обращаться к властям по поводу незначительной кражи. Чужаков, вы ведь знаете, недолюбливают везде.
Эверард покачал головой:
— Эге, а дельце-то малоприятное.
— Все лучше, чем умирать с голоду, — заметил шестой гость.
Мужчина с трубкой кашлянул;
— Но к чему это все, Уиттенфильд? Говорите.
— Лорд Грейвстон, не пытайтесь меня подгонять, — поморщился Уиттенфильд. — Так не пойдет. Наберитесь терпения.
— Тогда прекратите ходить кругами, — с явным неудовольствием ответил лорд Грейвстон. — А то утро стукнется к нам раньше, чем вы доберетесь до середины вашей дурацкой истории.
— Не вижу никакой добродетели в поспешности, я ведь пытаюсь раздвинуть завесы прошедшего, — пожал плечами Уиттенфильд. — Но раз вы настаиваете, я сделаю все, что в моих скромных силах…
— Ради всех святых в аду, Чарльз! — вскричал Доминик.
— Ну хорошо, — покорно вздохнул рассказчик. — Как я уже говорил, Сабрина решила подкараулить этого иностранца, чтобы добыть денег на еду и жилье. Она вышла на улицу ночью, содрогаясь от ужаса, но с твердым намерением осуществить свой план. В дверных проемах дремали бродяги, на углах маячили проститутки, однако весь этот сброд ее словно бы не замечал. Понимаете, она была англичанкой, их мир для нее был закрыт. Ночь стояла сырая, холодная, рваная шаль нисколько не грела. Подумайте, господа, разве не удивительно, что несчастная не повернула назад?
— Удивительно, что она вообще на это решилась, — тихо сказал Доминик.
— Вот-вот! — горячо воскликнул Уиттенфильд, и жидкость в его бокале опасно всколыхнулась. — Очень немногие женщины отважились бы на такое деяние, по крайней мере из тех, кого я знаю. Сабрина, однако, повела себя отнюдь не по-женски.
— Ну уж, — пробормотал шестой гость.
— Она добралась до нужного дома, укрылась в дверном проеме запертой булочной и стала ждать появления…
— Откуда вам это известно? — перебили его. — Откуда вы знаете и про булочную, и про рваную шаль?
— Я знаю, — ответствовал Уиттенфильд, слегка растягивая слова и посматривая на окружающих с видом легкого превосходства. — Потому что Сабрина вела дневник и он попал ко мне в руки. Там много страниц посвящено тем горестным для нее временам. А описание комнатки, где она ютилась с детьми, столь красочно, что одно воспоминание о нем способно вызвать чесотку. Грязь, кишащие насекомые… бр-р… — Лорд содрогнулся.
— Понятное дело, в бедняцком жилье приятности не отыщешь, — заметил сочувственно Твилфорд. — Я тут заезжал к своим арендаторам… удручающий вид… и эти жирные тараканы…
— Ну и кто же теперь отвлекается? — спросил оскорбленно Уиттенфильд.
— Чарльз прав, — признал Доминик. — Твилфорд, угомонитесь.
— Нас всех тут шокируют стесненные обстоятельства, в которые попала ваша сколько-то раз прабабка, — напыщенно произнес лорд Грейвстон. — И кончим на том. Продолжайте по существу.
Рассказчик внимательно огляделся. Глаза почти всех слушателей были устремлены на него, и лишь шестой гость с неким отчуждением смотрел на замысловатый треножник, поддерживающий туманно поблескивающее стекло, в котором играли каминные блики. Уиттенфильд кашлянул, гость встрепенулся.
— Прошу прощения, — сказал он. — Притягательная вещица.
— Конечно, — кивнул Уиттенфильд. — Я убежден, именно потому ее и не свезли в свое время на свалку. Как бы там ни было, вернемся в Антверпен. Итак, Сабрина Гросситер укрылась в дверной нише хлебной лавчонки и протомилась там несколько долгих часов. Она полагала, что иностранец использует приобретенный в трущобных кварталах дом для секретных свиданий, но, видимо, ошибалась, ибо ни одна женщина в него так и не вошла. Далеко за полночь дверь особняка, впрочем, раскрылась, и на улицу выскользнул мужчина среднего возраста в ливрее слуги, однако сам хозяин продолжал оставаться внутри. Было холодно, очень холодно. Руки и ноги Сабрины совсем занемели, когда наконец она увидела, что в окнах верхнего этажа гаснет свет. Бедняжка приободрилась, надеясь, что иностранец вот-вот выйдет, чем даст ей хотя бы мизерную возможность стащить у него кошелек. Никого больше в округе не наблюдаюсь, бродяги и проститутки расползлись по своим прибежищам и притонам.
— Как-то глупо с ее стороны — рассчитывать на то, что человеку вздумается встать среди ночи и отправиться черт-те куда. — Твилфорд оглянулся на остальных с молчаливым призывом поддержать его вывод.
— Все женщины этой линии у нас таковы, — с ханжеской грустью кивнул Доминик, но вид у него был довольный.
— Она пребывала в отчаянии, — заметил шестой гость.
— В упомянутом уже мной дневнике, — несколько резковато продолжил лорд Чарльз, — сказано, что иностранец покинул свой дом примерно за час до рассвета. Сабрина даже не видела как он вышел, ибо черное одеяние делало его практически неразличимым в ночной темноте.
— Прохвост явно что-нибудь замышлял, — буркнул сердито лорд Грейвстон. — Я бы на ее месте крепко подумал, прежде чем приближаться к подобному типу.
— Но ей ничего другого не оставалось, — кротко возразил Уиттенфильд, допивая портвейн. — И потом, бедняжка, как сообщает дневник, была слегка не в себе от голода и тревоги. Возможно, она задремала, возможно, впала в оцепенение, однако о том, что жертва уходит, сказал ей лишь звук удаляющихся шагов. Как бы там ни было, Сабрина побежала за незнакомцем, но споткнулась и неминуемо бы упала, если бы тот не обернулся и не поддержал ее на лету.
— И в ответ на такую любезность она, разумеется, тут же отказалась от мысли его обокрасть? — спросил лорд Грейвстон, сосредоточенно разминая в чашечке своей трубки табак.
— Ничуть не бывало, — отвечал Уиттенфильд, во весь рот улыбаясь. — Наоборот, она решила, что случай ей на руку, и, привалившись к мужчине, вцепилась в его поясную пряжку. Вы знаете, как носили тогда пояса — поверх камзола и чуть ниже талии, на животе. Она надеялась расстегнуть пряжку и сдернуть с богатого иностранца весь пояс — с привязанным по тогдашним обычаям к нему кошельком.
— Смелая женщина, — заметил дотоле молчавший слушатель. — Удивительное присутствие
