Юрий кашлянул, но остался стоять.
— Дело в общем пустячное, великий князь.
Официальное величание насторожило Василия, но он подавил волнение и грозно глянул на нежданного визитера.
— Если так, то зачем ты явился? Что мне в твоих пустяках?
Ошеломленный столь холодным приемом, Юрий невольно поежился.
— Я… я думал… вы ведь сами велели без промедления вам обо всем сообщать.
— Ну-ну, — буркнул Василий, не сводя с него глаз. — Ладно, выкладывай, что там.
— Мы… к нам пришла депеша из Польши. Первая в эту весну. — Юрий еще раз кашлянул, приходя понемногу в себя. — Там говорится, что отец Краббе получил повышение и должен в конце лета уехать. Ему по возвращении восвояси обещан епископский сан. Король Стефан назначил на его место другого священника — тот здесь появится в августе, а может быть, в сентябре. — Он все еще прятал глаза и не смотрел на князя. — Им неизвестно, что я прочел это письмо.
— Прекрасно, — одобрил Василий, прикидывая, как использовать к своей выгоде сию незначительную новостишку. — Что там было еще?
— Более ничего. Однако хочу добавить, что отец Погнер отказался пересылать почту Ракоци с документами из посольства. Отец Краббе взял на себя этот труд, и бумаги венгра ушли к архиепископу, перед которым отец Краббе регулярно отчитывается обо всем, что тут происходит. — Юрий вздохнул. — Отец Погнер не имеет права запретить отцу Краббе сноситься с архиепископом, но он вне себя.
— В этом нет ничего нового, — строго сказал Василий.
Юрий растерянно оглянулся, словно ища поддержки у стен.
— Но обстановка еще никогда не была такой накаленной. — Он неловко переступил с ноги на ногу. — Миссию, можно сказать, лихорадит. Все тихо шушукаются между собой.
— О чем же? — Василий, ехидно прищурился. — Говори. Но учти: глупых сплетен я не терплю.
— Это не сплетни. Все поляки уверены, что с отъездом отца Краббе, держащего сторону Ракоци, у отца Погнера будут развязаны руки и он наконец-то разделается со своим заклятым врагом. — Юрий тряхнул головой. — Посольство не встанет за венгра: тот никому не по нраву. Кое-кто уже поговаривает, будто он продал душу самому сатане.
— Они католики, — уронил равнодушно Василий, давая понять, что ему тут все ясно.
Юрий помялся, потом упавшим голосом заявил:
— Но Ракоци не походит на остальных. И дело не только в том, что он венгр и изгнанник. У него много странностей, никому не понятных. Например, он только и делает, что сидит взаперти у печи.
— Той самой, в какой он растит драгоценные камни? Речь идет именно об этой печи?
— Полагаю, да, — уныло откликнулся Юрий. — А отец Погнер утверждает, что с ней что-то нечисто. Он вообще говорит, что алхимия — это дьявольская затея. Кроме того, этот Ракоци никогда не ест с нами или еще с кем-нибудь. Я знаю, что это так, я ведь служил в его доме, хотя вся прислуга там восхищается им.
— Да? Почему же? — спросил с любопытством Василий, пытаясь понять, куда клонится разговор.
— Они говорят, их хозяин в отличие от большинства инородцев до того скромен, что даже не держит в своих покоях зеркал. Им ведомо, что до женитьбы он вел себя как монах, не предаваясь ни пьянству, ни каким-либо порокам. Он всегда аккуратен, немногословен и крестится на иконы как исполненный благочестия московит. — Юрий, осознав, что сумел завладеть вниманием князя, набрал в грудь воздуху и решительно зачастил: — Но отец Погнер благочестия в нем не находит. Он заявляет, что все поведение Ракоци просто кричит о его приверженности к сатанизму. И отсутствие зеркал в его доме — лишнее тому доказательство, ибо алхимик боится, что в них проглянет его истинное нутро. — Юноша истово перекрестился, потом, морщась, прибавил: — А отец Краббе, наоборот, видит в Ракоци целомудренного смиренника, с достоинством переносящего все мытарства, выпадающие на долю изгоя.
— И при этом рядящегося в великолепные одеяния и украшающего себя всевозможными драгоценностями. — Василий раздраженно осклабился. — Как, кстати, относятся к этому его слуги?
— С великим почтением, — ответил, нахохлившись Юрий. — Они считают, что таким образом их хозяин воздает честь своему отечеству, растоптанному врагами всех истинных христиан.
— Но ты так не думаешь? — поинтересовался Василий.
Юрий сердито кивнул.
— Нет, но я также не разделяю и мнения отца Погнера, который мне кажется просто чванливым завистливым стариком. За этим Ракоци стоит нечто более страшное, чем те прегрешения, в каких его обвиняют. Он вовсе не тот, за кого себя выдает.
— Э, милый друг, — крякнул Василий, теряя интерес к разговору. — Ты попросту ненавидишь его. Как слуга, которому дали пинок и выгнали за ворота. Ты оскорблен, унижен и жаждешь мести. — Он усмехнулся. — Я прав или нет?
— Возможно, и правы, — глухо откликнулся Юрий, смущенный тем, что его раскусили. Впрочем, он тут же приободрился, сообразив, как обратить это к своей пользе. — Что в том плохого, если осуществление моих тайных помыслов только сыграет вам на руку, а?
— Мне? — изумленно воскликнул Василий. — Как такое возможно? Ты червь, а я князь!
— Как бы там ни было, я из рода Нагих, — заявил, гордо вскинув голову, Юрий. Он сознавал, что сильно рискует, но не сводил с Василия глаз. — Мои родичи никому не спускают обид. А потому и мне негоже сидеть сложа руки, когда появилась возможность ударить по Ракоци и при этом остаться в тени.
— Хм, — фыркнул Василий, против воли заинтригованный. — Так-так. Ну, говори, что это за возможность. А я, так и быть, послушаю твои басни, раз тебе нечего больше сказать.
— Для удачного разрешения дела нужен лишь случай. — Юрий потупился и похлопал себя по плащу, словно решив вдруг проверить, на месте ли он. — Если с отцом Краббе, скажем, что-то стрясется, то отец Погнер, скорее всего, обвинит в этом Ракоци, причем так, что тому будет не отвертеться. — Он не добавил, что долгое время вынашивал этот план, рассчитывая на поддержку влиятельного боярина. Князь Василий, высокомерно считавший его своим инструментом, вряд ли по своей спеси заметит, что сам превратился в орудие мести.
— Но отец Краббе вскоре должен уехать. Что с ним может стрястись в столь краткий срок?
— Всякое, — уронил Юрий и поднял глаза.
— Ладно. — Василий кивнул. — Случайностей много. Однако, — прибавил он, помолчав, — всем ведь известно, что этот католик дружится с венгром. Удар по первому могут счесть нападением на второго — разве не так?
— Нет, — сказал Юрий, позволив себе улыбнуться. — Если окажется, что у второго был повод ударить.
Ошеломленный Василий привстал в своем кресле и подался вперед.
— Как это так? — спросил он изумленно. — Они ведь стоят друг за друга.
Юрий внутренне возликовал, ибо беседа входила в нужное ему русло.
— Люди сходятся и расходятся, — изрек он, пожимая плечами. — И если пойдет слух, что отец Краббе переменил свое мнение относительно Ракоци, то все, что с ним стрясется, припишут тому, с кем он прежде был дружен.
Василий вновь сел и прищурил глаза. Чело его бороздили морщины раздумья.
— Но как же позорное деяние венгра может послужить к моей пользе? — после паузы спросил он.
Лоб Юрия покрылся испариной, а самого его бросило в жар, ибо он чувствовал, что ступает на скользкую почву.
— Если обстоятельства сложатся правильно, — произнес он с расстановкой, — то от них может прийти в замешательство сам Борис Федорович Годунов.
В комнате воцарилась звенящая тишина. Затем Василий спросил:
— И с какой такой радости?
Лицо его приобрело будничное, скучающее выражение, но глаза были напряжены.
Первое препятствие было пройдено. Юрий облегченно вздохнул.
— Мне кажется, я набрел на удачную мысль, — заявил он с притворной беспечностью. — Если
