Она легкой тенью проскользнула мимо него, стремясь пробраться туда, где частокол смыкался с камнями стены и его бревна из-за неровностей почвы не прилегали друг к другу вплотную. Пентакоста на ощупь отыскала самую широкую брешь и осторожно протиснулась наружу, заботясь о целости своего одеяния, чтобы впоследствии не объясняться, где она умудрилась его разодрать, давая новую пищу сплетницам, и так день-деньской перемывавшим ей кости.
Лесорубы работали споро. Там, где еще с месяц назад плотным строем возвышались деревья, теперь белели лишь свежие пни, и Пентакосте, донельзя возмущенной этой картиной, пришлось тащиться по хрусткой щепе в обход опустевшей делянки. Та трещала невыносимо, и Пентакоста вздрагивала от каждого треска, нервно затягивая капюшон, пока наконец не приблизилась к северо-западному отвалу, где, вздохнув с облегчением, ступила на влажный грубый песок.
Теперь она могла двигаться много быстрее и потому подняла юбки и заткнула их за пояс, чтобы не мешали ходьбе. Ей хорошо был известен маршрут, не хуже текстуры ткани, сбегавшей с ее станка. Было нечто невыразимо притягательное в узелках, и она научилась вязать их, не глядя. В них крылась сила, способная заворожить старых богов, ведающих ураганами и штормами. Ночь привлекала их, а узелки делались путами, заставлявшими своенравных хозяев земли и воды отдавать все свое могущество приносящему им дары человеку. О таких свойствах прихотливо завязанных нитей мало кто знал, но Пентакосте это однажды открылось. И она долго подбирала узоры на ткани, прежде чем нашла то, что искала.
Грот, к которому она шла, был глубокой выемкой в нижней части утеса, над созданием которой когда-то неустанно трудились камни, песок и прибой и куда позже проникли корни гигантских деревьев. Обычно в нижней части грота накапливалась вода, но сейчас там было сухо. Пентакоста сочла это добрым знаком и, ступив внутрь кольца, образованного из принесенных сюда некогда амулетов, даже слегка пританцовывала под сложившийся в голове ее незамысловатый мотив. В прежние времена еще до появления в этих краях проповедников веры в Спасителя, женщины нередко плясали в честь старых богов. И теперь, говорят, они пляшут, но не в открытую. Прославлять таким образом старых богов теперь позволительно лишь в Ольденбурге. «Но я стану их чествовать здесь», — подумала, самозабвенно кружась, Пентакоста. Жаль только, что старые боги — не существа из плоти и крови, иначе они, несомненно, пустились бы в пляс вместе с ней. Она широко раскинула руки, словно хотела заключить в объятия ночь, и продолжала кружиться, пока дыхание ее не стеснилось.
Тогда, вздохнув глубоко раз-другой, Пентакоста выбрала корневище, похожее на скрюченную костлявую пятерню, и, вырвав у себя прядь волос, обвязала ею средний корень, по форме и по длине напоминающий средний человеческий палец. Это должно было подействовать. Она поднесла ко рту вырезанную из дерева маленькую фигурку, затем облизала ее, задержав кончик языка на грубом нагрудном кресте, а после дунула ей в лицо и сказала:
— Это твое дыхание, Гизельберт, мой бывший супруг, и оно покидает тебя. Я не желаю жить долее в крепости, где для меня нет свободы, где я лишена удовольствий, какие ты мог бы мне дать, и детей, которые бы мною дорожили. Брак с тобой для меня хуже вдовства, ибо ты не хочешь быть моим мужем. Что ж, я сама тогда сделаюсь твоей вдовой, и ты ничем мне не помешаешь. Твое дыхание покидает тебя. Ты умрешь. Каждый вдох будет похищен. — Она дунула еще раз. — Старые боги отнимут жизнь у твоих легких. А я наконец получу избавление. — Она в третий раз дунула в лицо фигурки и поцеловала ее, а затем привязала к среднему пальцу скрюченной пятерни. — Прощай, Гизельберт. — Тело ее на миг напряглось, ибо ей почудилось, что чей-то голос вдали шепнул «Прощай, Пентакоста».
Красавица потрясла головой, потуже укуталась в шерстяную накидку и опять встала в центре магического кольца, погружаясь в волны блаженства. Пещеру заполонили старые боги, приветствуя свою жрицу. Она улыбалась, возвращаясь к кустам.
— Может, схватим ее? — шепнул притаившийся в них мужчина.
— Зачем? — спросил так же тихо напарник.
— Ради выкупа, — сказал первый.
Это был пожилой бородач с лицом, покрытым боевыми рубцами, и длинными светлыми волосами, стянутыми узлом на затылке.
— За нее дадут уйму денег. — Он пристально посмотрел на товарища. — Пленников, ты сам знаешь, у нас недобор. Но с ней мы с лихвой все окупим.
— Ее муж стал монахом, — отозвался Карагерн, сильно вытянувшийся в последнее время и возмужавший. — Вряд ли он даст за нее что-нибудь, ему ведь известно, что она без него вытворяет. Возможно, он даже будет нам благодарен за избавление, поскольку она поклоняется старым богам.
— Захватим ее для себя. Женщин у нас маловато.
— Такую тебе не захочется, Валдис, — ухмыльнулся Карагерн. — Уж будь уверен, я знаю, что говорю.
Валдис озлился.
— В таком случае, зачем мы любуемся на нее? Какая нам от этого польза?
Карагерн лишь усмехнулся и кивком поманил сообщника за собой.
— Если она ходит сюда, — прошипел он, улучив удобный момент, — значит, ей ведом какой-то путь в крепость. Не думаю, что герефа одобряет ее ночные прогулки и велит страже распахивать перед нею ворота. Я хочу, чтобы этот путь стал ведом и нам. Вот в чем наша польза.
— Как ты… — Валдис осекся. — Да. Несомненно. У тебя умная голова.
— Пошли, — сказал Карагерн. — А то мы упустим ее.
Валдис, как опытный следопыт и охотник, двигался по лесу совершенно бесшумно. Карагерн старался не отставать от него. Оставаясь незамеченными, они проводили Пентакосту до частокола.
— Нам это не удастся, — заметил Валдис, глядя, как она протискивается между огромными бревнами. — Там может пролезть лишь мальчишка.
— У Хельги двое мальчишек, — сказал Карагерн. — Они могут сделать это за нас.
Он прошел дальше и заглянул в оставленный нерадивостью плотников лаз. К его удивлению, Пентакосты нигде не было видно. Не слышно было также ни гомона птиц, ни лая собак, ни окриков стражи. Внимательно осмотревшись, Карагерн прищурился, вспоминая, как сам часами топтался возле зубцов возвышающейся над ним громады. Где-то внутри ее шел тайный ход, теперь он знал это точно. Постояв немного, чтобы унять биение сердца, молодой человек повернулся и побрел к Валдису.
— Ну что? — вполголоса спросил тот. — Видел, где она ходит?
— Нет, но запомнил место, — ответил Карагерн. — Через пару дней красотка вернется, а мы будем ждать ее здесь. — Он потер глаза, затем указал на стену. — Как бы охранники нас не заметили. Они поднимут тревогу.
— Пусть их, — проворчал, сплюнув, Валдис.
Карагерн его беспечность не одобрил.
— Обнаружив, что внизу кто-то есть, они могут взять под особый контроль это место. Что нам, как ты сам понимаешь, совсем ни к чему.
Валдис пожал плечами.
— Откуда ты знаешь? Ход, может, не здесь, а с другой стороны. — Он сплюнул еще раз.
Не имея ни малейшей охоты ссориться ним, Карагерн предпочел ввести разговор в новое русло.
— У нас мало денег. Хватит ли их, до того как выкупят пленных?
— Не знаю. На то, чтобы посыльный подкатился к королевскому представителю в Гамбурге, уйдет, считай, месяц. А если тот сейчас в Бремене, то и все два. — Валдис хлопнул ладонями по своей толстой кожаной куртке. — Не беспокойся. — Он улыбнулся. — Если король не захочет платить, мы всегда сможем продать их датчанам.
— А не их семьям? — спросил Карагерн, которого еще до того, как он прибился к разбойному люду, весьма волновал этот вопрос.
— Какая семья сейчас наскребет более двадцати золотых? Они даже вскладчину смогут выкупить от силы двоих, если король им чего-нибудь не подбросит. Или монахи.
Валдис осклабился и неторопливо направился в лес, цепляясь за встречные ветки роговыми пластинками своего кожаного нагрудника.
Карагерн побрел следом за ним.
