— Этот танец был посвящен только вам, — сказала она. — В знак моей преданности и послушания. Обещаю и впредь доказывать свою преданность вам. Я никогда не забываю о вас и никогда не забуду. Ведь это вы одарили меня всем, чем я владею, вы были ко мне благосклонны с тех пор, как я родилась. Я радуюсь этому и преклоняюсь перед вашим могуществом. Я понимаю, что всесильны одни лишь вы, а вовсе не Христос Непорочный. — Молодая женщина вскинула голову и потянулась, чтобы ухватиться за один из корней. — И потому прошу вас, как своих покровителей, отдать мне в любовники живущего в крепости иноземца. Он, правда, на людях оказывает знаки внимания Ранегунде, но я-то знаю, что ему желанна лишь я. Пришло время обратить его взоры ко мне. Он должен стать моим верным слугой, моим преданным обожателем. Ведь ходят слухи, что он баснословно богат и что его вот-вот выкупят, так почему бы мне с ним не уехать? Это было бы замечательно — стать женой столь видного человека и убраться подальше от этой давно уже мне надоевшей глуши. — Она осеклась, придя в полное отчаяние от собственных слов, и с виноватым видом быстро забормотала: — Нет-нет, я, конечно же, не хочу покидать вас, старые боги, но подумайте сами: что же мне остается? Могу ли я быть счастлива в этой угрюмой крепости, имея в мужьях скопца, укрывшегося от меня за высокими монастырскими стенами?
Она встала на ноги и припала к корням, ощутив грудью их твердость.
— Я только ваша, я предана вам, и вы, несомненно, отблагодарите меня за мою верность, ведь служение вам является для меня высшим удовольствием в жизни. Так явите же и вы свою мощь, чтобы обеспечить меня тем, чего я желаю, в ответ на мое глубочайшее благоговение перед вами. Превратите этого иноземца в моего покорнейшего раба и навлеките смерть на моего мужа-монаха, а также избавьте меня от назойливой подозрительности брата Эрхбога. Вы уже показали всем, сколь велика ваша сила, поразив безумием тех, кто отвернулся от вас, чтобы славить Христа. На моих глазах взрослые воины превратились в детей, а к концу мессы вообще стали напоминать сопливых младенцев. Я поняла, что таковой была ваша кара в ответ за отступничество от вас, а в том, что вы умертвили мою служанку Дагу, вижу знак вашей ко мне благосклонности. Та постоянно следила за мной, и я с удовольствием наблюдала за ее муками. Надеюсь, что вы пришлете мне другую горничную, более обходительную и способную помогать мне и далее вас ублажать.
Пентакоста приподняла накидку и вынула моток пряжи, из которого выдернула длинную нить, чтобы обвязать ее вокруг талии. Остальное она особым узлом прикрепила к кончику наиболее гибкого корневища, после чего горячо зашептала опять:
— Сент-Герман мой. Ранегунде он не достанется. Пусть все узнают, что я его госпожа. Прошу, отдайте мне этого человека, позвольте мне помыкать им. Ведь все, чем я владею, принадлежит только вам. — Она задрала подол своей длинной блузы, оголив бедра, живот и груди. — Дайте же и вы мне то, чего я желаю.
Издалека донесся хруст веток, какое-то животное прокладывало себе путь сквозь мелколесье. Пентакоста опустила подол.
— Благодарю вас, — жеманно сказала она. — Вы защищали меня от невзгод и, я уверена, защитите в дальнейшем. — Голос ее чуть понизился, и стал совсем доверительным. — Сейчас мне весьма досаждают маргерефа Элрих и Беренгар. Они ждут случая заявить свои права на меня и, вне сомнения, воспротивятся моему сближению с иноземцем. Сделайте так, чтобы они убили друг друга, после чего я оставлю вам свое золотое кольцо. — Кольцо было свадебным подношением герцога Пола дочери, и Пентакоста вовсе не думала с ним расставаться. — Я привяжу его здесь ниткой из красной пряжи, когда увижу их кровь.
Уверенная, что ее обещание воодушевит старых богов и подвигнет на скорые действия, она отступила назад, кланяясь корневищам и развешанным на них амулетам, потом потрясла головой, высыпая песок из волос.
— Я уже завтра хотела бы получить от вас знак, что Сент-Герман безраздельно мне покорится. Пусть он поцелует меня, только не из добросердечия, а очень пылко — я уже разбираюсь в таких поцелуях.
Еще раз поклонившись, она выскочила из пещеры и побежала к крепости, увязая в песке. Выбравшись на твердую почву, она еще раз прокляла лесорубов за ретивость, с какой они снесли рощу, служившую ей надежным прикрытием в ночных вылазках. Теперь прикрытия не было, и караульные могли всполошиться, заметив движение в районе порубки. Красавица заторопилась, стремясь как можно скорее пересечь опасную зону, и вскрикнула от боли, наткнувшись на острый пенек. Осмотрев ногу, она в сердцах крепко выругалась: ссадина оказалась очень широкой, ее придется перевязать, а повязка вызовет много лишних расспросов. Пентакоста нахмурилась и, прихрамывая, побрела дальше. Теперь она двигалась медленно, неуклюже, и это выводило ее из себя. Приблизившись к частоколу, она с ненавистью оглядела высокие бревна и прислушалась, задыхаясь от гнева и боли. Все было тихо, но, отыскав брешь между бревнами, она выругалась снова: нога начала распухать.
На этом неприятности не окончились: протискиваясь сквозь щель, Пентакоста порвала блузу и в полном изнеможении прислонилась к прохладным камням крепостной стены. Лаз был рядом, однако пораненная нога долгое время не давала ей занырнуть в его зев. Потом она медленно шла по узкому коридорчику, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, причиной которых была не только боль, но и не находящая выхода ярость. Наконец перед ней возникла секретная дверца. Красавица с облегчением надавила на тайный рычаг и застонала от злости, когда тот не подался. Ей пришлось постоять какое-то время в кромешной тьме, шепотом умоляя старых богов оказать своей любимице помощь. Уверившись, что они слышат ее, она вновь взялась за рычаг и налегла на него, сипло дыша сквозь зубы, стиснутые до онемения в скулах.
Наконец дверь поползла вниз, обратившись в крошечный мостик между стеной крепости и стеной южной башни. Пошатываясь от усталости, Пентакоста прошла по нему и, оказавшись в женских покоях, вдруг задрожала от приступа беспричинного страха. Но поддаваться ему было нельзя, как и слабости, моментально покрывшей испариной ее лоб и лопатки. Она, как-никак, только что побывала у старых богов — с такими покровителями ей нечего опасаться. С этими мыслями Пентакоста на ощупь нашла секретные камни, и дверь на этот раз послушно закрыла проход.
Итак, она вновь находилась в пределах крепости Лиосан, которая давно уже сделалась ей ненавистной. Отец обещал ей завидное положение в свете, а на деле загнал в эту ужасающую дыру. И бросил в беде, когда муж ее стал монахом. Что ж, теперь она знает, как позаботиться о себе. Поднимаясь по лестнице, Пентакоста неосторожно оперлась на пораненную ногу и, чтобы не вскрикнуть, прикусила до крови губу. Нельзя нарушать тишину, нельзя будить Ранегунду, по крайней мере сейчас — в разорванной блузе и с огромной ссадиной на лодыжке. Та вряд ли отнесется ко всему этому как к ничего не значащему пустяку.
Ей удалось без помех добрести до своих комнат. В первой спала Геновефа, и Пентакосту растрогал ее беззащитный вид. Спи, милая, спи, а в случае надобности ты, конечно же, подтвердишь, что хозяйка твоя своих покоев не покидала, тебе ведь стыдно будет признаться, что ты беспробудно проспала тут целую ночь. Она улыбнулась, глядя на горничную, и решила в следующую свою ночную прогулку повесить за нее какой-нибудь амулет в прибежище старых богов. Ободренная этой мыслью, красавица прошла в свою спальню и, плотно затворив за собой дверь, полузакрыла глаза. Необходимо поскорее избавиться от разорванной блузы. Но как потом объяснить, куда она подевалась? В отцовском замке можно было бы заявить, что ее стянул кто-то из слуг, однако здесь каждый раб на виду и потому такое немыслимо. Придется придумывать что-то другое. Стащив с себя злополучную блузу и скомкав ее, Пентакоста, пошатываясь, добралась до постели. Возможно, удастся как-нибудь сохранить поврежденную ткань. Тогда из нее можно будет нашить всяческих куколок для подношений старым богам — те их очень любят.
Голова ее просто раскалывалась, причиняя страдания, почти сравнимые с болью в ноге. Ночь выдалась теплая, но в спальне было прохладно, и Пентакоста накинула на плечи медвежью полость, попавшуюся ей под руку в темноте. Надо велеть банщице истопить утром баню, решила она. Повод можно придумать, причем уважительный, чтобы брат Эрхбог не мог ничего возразить. И хорошо бы позвать с собой других женщин — тогда вообще все устроится: монах на нее не накинется, узнав, что она моется не одна. Да, так будет лучше всего, подумала Пентакоста. В бане она как ни в чем не бывало попросит Винольду перевязать ей ногу, и, поскольку это произойдет у всех на глазах, никто не усмотрит в том ничего подозрительного: кому не случается оступиться? А после она уговорит Беренгара сыграть в общем зале на цитре — на радость Хрозии, Инольде и Юсте. Они будут ахать, вздыхать и пожирать красавца глазами.
Подумав об этом, Пентакоста тоже вздохнула и не заметила, как ее размышления перешли в крепкий
