миллионная процента из ста, что случится нечто, которое смоет их в унитаз. Ныне они спят спокойно, а выдай им тебя – и будут спокойны на все сто. Вот это и есть «чисто». Математика. Кстати: не вздумай надеяться на свою миллионную. Не советую. Почему до сих пор и живая. Привыкла. Лишь об одном жалею – не обладаем мы с детства смекалкой: не родилась при зубах и локтях – будь овцой! Так нет, хочется денежек понюхать. А денежки – грязь. Изволь – нагнись и понюхай, но подставь задницу.
– Что мне делать?
– На что ты рассчитываешь?
– Могу хоть с нуля начать…
– Это ты в борделе с нуля можешь! И то – не представляешь, каково входить по третьей! А пойди на панель? По вокзалам? По кабакам? Начнем с того, что это не твой профиль – привыкла на готовеньком, а кончим тем, что тебя попросту найдут через недельку в канализации… Если найдут… О! Стоп! Тебя извращенцы устроят?
– Извращенцы? – испугалась я.
– Нет, ну я не знаю, что они там делают… Люди нормальные, просят с отклонениями. Зато бабки там крутятся бешеные и каналы эти эксклюзивные, идут мимо общего потока. Конечно, коли все там непрофессионально, то опасность есть поиметь какую-нибудь грыжу.
– Мне нужны деньги. Я попробую.
– Хорошо. Я спрошу у Олежека.
– У Олежека? Он жив?
– Жив. Недавно всплыл. Оказывается, он сунул свой длинный нос не туда, куда следовало бы. Ему и укоротили.
– Нос?
– Член. Вот он и записался в извращенцы.
– По-моему, он всегда был извращенцем, козел. Не заложит?
– Если снова сунется, то и укорачивать будет нечего.
– Ну спроси. А еще узнай, сколько нынче паспорт стоит.
– Не торопись, девочка. Это ты узнаешь где-нибудь не здесь. В Москве тебя мигом вычислят…
Олежек встретил меня с распростертыми объятиями и получил коленом в то место, где когда-то что-то еще было. Он не обиделся и спросил только, согнувшись пополам:
– В расчете?
– Посмотрим.
Он предложил мне свою «команду соискателей». Они работали вчетвером, точнее, мне пришлось работать на троих, а четвертый – Олежек – получал свое от наблюдения со стороны. Господи!.. Так противно мне давно не было. Но я им понравилась, мы договорились на семь сеансов по пятьдесят долларов за час. Это позволило мне снять комнату и некоторое время не работать. Потом я снова звонила Олежеку. Он понял, что я крепко зависла, и кинул идею: создание своей собственной сети. Я решила рискнуть…
Дуэт у нас был гениальный. Организация вся на Олежеке: большие гостиницы, проверенный персонал, богатые клиенты, еще не имевшие дела с каким-либо из «филиалов» Карпатова. Олежек чувствовал себя, как рыба в воде. В свое время он хорошо ведал делами босса и теперь внаглую пользовался почерпнутыми оттуда знаниями. Я одевалась с шиком и без излишеств – мы поломали стереотип. Если я встречала кого- нибудь из старых знакомых, меня не узнавали: я перекрасилась в яркую блондинку и сделала стрижку. На всякий случай взяла себе прозвище – одно из самых частых в нашем бизнесе – Перчик. Деньги мы драли круто, но и качество обслуги было намного выше, чем у Карпатова. Клиентура разрослась, и в основном это были теперь постоянные клиенты. Штат мы не раздували: все-таки по краю ходили. Десять процентов делили на консьержа, горничную, официанта или еще кого-нибудь, а оставшееся – честно пополам. И самое смешное – никто ничего не знал. Соня наверняка догадывалась, но ни о чем меня не расспрашивала, да и встречались мы с ней теперь редко…
Летом девяносто шестого я собралась завязать. У меня было достаточно денег, чтобы уехать из Москвы, купить себе паспорт, квартиру и жить, наконец, так, как мне этого захочется. Олежек расстроился, но противиться не стал. Мы давно простили друг другу все обиды, друзьями не были, но каждый из нас хорошо понимал проблемы другого и считался с ними. Олежек предложил последнюю сделку. Светила неслыханная сумма. Мы ударили по рукам. Последний раз.
Приехала, как обычно, на такси в известную уже гостиницу. Здесь постоянно дежурили всякие девочки, некоторых я помнила по борделю. Они же меня, наверное, воспринимали некой леди, частой гостьей столицы. Но в ту ночь я столкнулась лицом к лицу с Лизой. Лиза попросила прикурить: кончился газ в зажигалке. Взгляд ее был безучастным, рассеянным. Мы разошлись, и я облегченно вздохнула…
Когда все закончилось и я вышла из гостиницы, передо мной остановилась машина, открылась дверь, сзади кто-то подтолкнул. Этих людей я не знала, но сразу поняла, кто они.
Меня отвезли в какой-то полуразрушенный деревянный дом за городом и привязали к стулу. Кроме трех молодцев в комнате находился сам Лев Васильевич Карпатов. Раз так, то это не было формальностью, это переходило в личную заинтересованность: мы же уводили его потенциальных клиентов. У меня появилась слабая надежда…
– Собственно, всего три момента, – сказал Карпатов. – Как давно ты работаешь с Олежеком, какой процент он тебе отстегивал и сколько народу вы обхаживали?
Внутренне я проклинала себя за свою глупость, Олежека за его жадность и эту гениальную беспроигрышную идею, Лизу… Лизу я просто проклинала… Мне нельзя было отвечать наобум и нельзя было говорить правду. Только я задумалась, чтобы ответить на первый вопрос, как получила удар в живот. Когда пришла в себя, не солгала о нашей совместной работе – полтора года. Но на второй вопрос я упорно твердила, что о деньгах ничего не знаю, и постоянно называла цифру соответствующую десяти процентам от средней сделки. Касательно третьего сомнений не было – сообщила имена пяти клиентов той самой гостиницы, где нас застукали. Об остальном контингенте – я понимала – им знать не следует. Если и будут проверять, то мало ли Перчиков в Москве! Меня допрашивали около часа, по кругу повторяя те же самые вопросы. Били после каждого моего ответа одинаково жестоко, однако сильных увечий не наносили. А я упрямо стояла на своем: полтора года, процентов не знаю, одна гостиница – пять клиентов…
Я была в полуобморочном состоянии, почувствовала, как меня куда-то поволокли. Потом услышала плеск воды, ощутила ее прохладу на своем разбитом лице и теле. Защипало глаза и открытые раны, а резкий, одурманивающе-терпкий запах отрезвил меня. Это был бензин… Рядом со мною сидел Олежек, так же связанный, но совсем изуродованный. Господи, они его тоже взяли! Почему я сразу не поняла это по прямому вопросу: «как давно ты работаешь с Олежеком?..» Что я наделала? Фактически, всю ответственность я перекинула на него, не зная, что говорил он!..
– Постой, Васильич! – закричал Олежек. – Я тебе правду говорю!
– А я верю, – ответил Карпатов. – Я обоим вам верю. И теперь, когда мы все выяснили, остается поставить точку.
Значит, Олежек говорил то же самое, что и я. Он знал, что его в живых все равно не оставят, но попытался спасти меня, просчитав вероятность моих ответов! Я посмотрела на него с благодарностью. Он перехватил мой взгляд, грустно улыбнулся вздутыми окровавленными губами и поморщился от боли. Перед нами стояли шесть здоровых мужчин и хозяин. Все курили.
– Я еще кое-что не сказал, – прохрипел вдруг Олежек.
– Это имеет значение? – спросил беззаботно Карпатов.
– Может быть.
– И что же?
– В обмен на жизнь…
Лев Васильевич улыбнулся той самой мертвой улыбкой, какую я видела несколько лет назад.
– Не мою жизнь, – фыркнул Олежек. – Этой вот девчонки. Она человек подневольный и доставила мне хлопот больше, чем тебе.
– Я подумаю.
– Тогда мы не договорились.
Олежек был серьезен. В отсутствующих глазах Карпатова блеснул огонек – он заинтересовался:
– Я же сказал: подумаю.
