– Верный шаг, – сжала крепче перила, вытянулась на цыпочках и приподнялась.
– Are you in a harry, mam? [33] – услышала она хриплый больной голос и поняла каждое слово – костями поняла.
В голове ударил колокол. Женя задрожала, отстранилась от ограды и медленно обернулась. Перед нею стоял Лесков, тощий, одичавший, с армейским биноклем на шее.
– Я третьи сутки не сплю и не ем. Вот, отвлекся на минутку – и тебя проглядел… – пожаловался он.
Перед ее взором художник стал принимать смутные очертания, искривился, поплыл. Потом она вообще перестала его видеть, сползла на пол и прижалась к стене галереи. Ничего не говорила, беззвучно и слепо плакала.
Евгений присел рядом и тихонько толкнул колено девушки:
– Чего ты, все нормально.
– Женька, – она повисла у него на шее и залила горячими слезами всю грудь.
– Все-таки мы утонем, – сделал вывод художник. – Почему ты плачешь? Это же я. Не веришь? Ну, плачь, плачь… Don’t worry, that’s all right! [34] – помахал он смотрителю и той же рукой стал расправлять ее локоны: – Ты успокойся, посиди вот так, а я тебе расскажу все, ладно?
Кивнула: стукнулась в него лбом.
– Дело в том, Женя, что у девочки, которую ты видела, есть мама. И мама эта уехала на Украину, в очередной раз посадив любимую дочу на шею своей родной сестры, то бишь Дины…
Девушка подняла заплаканные глаза.
– Да, дорогая, это всего лишь племянница.
– Господи, – простонала она.
– Господи, что?
– Я – дура!
– Ну, я подумаю над этим…
– Женька! – девушка снова уткнулась в него.
Лесков чувствовал, как радостно и легко бьется ее сердце.
– Слава богу, – вздохнул художник. – Куда бы сначала пойти? В какой-нибудь кафеюжник или сразу в гостиницу – спать?.. Знаешь, я снял номер в отеле – здесь, недалеко – но так ни разу и не побывал там: все караулю, днем и ночью. Хочешь в бинокль посмотреть?
– Мне неспокойно и больно, Женька, – она крепче прижалась.
– Вот те раз!
– Нет, это хорошо. Это потому что ты меня заполняешь. Я только что была сама не своя, я ничего не хотела и не чувствовала… Господи, какая же я дура: ведь если бы ты меня не нашел!.. А как ты меня нашел?.. Как ты попал?.. – Женя околдованно поглядела на него, полусонного, небритого, с незажившим до сих пор лицом.
– Все просто. Я оставил Динке тридцать тысяч. Она купит новую квартиру и все, что ей угодно, а старую продаст. Хотя, с другой стороны, думаю, никто ее искать не будет. Кому она нужна?.. А сам я в тот же день успел до закрытия в «Наследие» и использовал свой шанс.
– Какой?
– Помнишь, некий мистер Хоуп купил мои картины и оставил визитку? Вот ему-то я и позвонил. Он был еще в Питере. Мы встретились. Этот мистер Хоуп весьма состоятельная и влиятельная личность, к тому же, сведущий в искусстве человек. Он сделал мне очень интересное деловое предложение. А я, в свою очередь, убедил его в том, что мне немедленно нужно выехать в Лондон.
– Как?
– Я сказал, что мне надо найти и вернуть самого дорогого на свете человека. Он поверил.
– Поверил?
– Ему ничего не оставалось делать: я рассказал нашу историю и показал портрет. И вот – с субботы я в Лондоне, не моюсь, не бреюсь, не чищу зубы, жую жевачку, раздражаю полисменов…
Женя, наконец, рассмеялась:
– Ты гений, Женька. Я тебя люблю…
– Но-но-но! Без фамильярностей! Я, между прочим, по паспорту, теперь гражданин Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии Юджин Гроуви – мелочь, а приятно!
– Дурачок!
– Новая страна, новые имена… Нам надо знакомиться заново!
– А говорят: логика и романтика не совместимы, – щелкнула его по носу Женя.
– What wonderful weather! – воскликнул «незнакомец». – What a pretty girl!.. Do you mind letting me introduce myself? Eugene Grovy, – он коротко поклонился. – And what’s your name, Miss?.. [35]
Но прежде чем мисс успела что-либо ответить, наглец Юджин, крепко обхватив девушку, прильнул к ее рту своими «иностранными» губами. В них не было ничего нового – губы, которые она узнала еще в безнадежно далекой России, которые так будоражили и услаждали, заставляя стонать, смеяться и плакать, повергая в восторг и ужас, открывая перед ней незримую пропасть ощущений. Вспомнилось, как странно мучительно и самозабвенно делала она шаг к смерти и как потом просыпалась, полная радости и света жизни…
Перед затуманенным взором опять пронеслись холодный Поцелуев мост с натянутыми по нему жилками трамвайных рельсов, каменные дома с дрожащим в их окнах солнцем, маленький театрик на Садовой, слепой подвыпивший музыкант и другие лица – неприятные – людей уже не страшных, не имеющих права вторгаться в ее память… Это все было. Остался только наркотик-жизнь, единственное, что имеет над ней силу… Желанную силу…
Женя вдруг отчетливо поняла: счастье – это когда есть что терять. Это может быть совсем не много, но непременно важно. Сейчас это то, что бьется в груди, что током бежит по всему телу от висков до кончиков пальцев. Это то, что жадно проникает в нее, мятным вкусом плывет по нёбу и кружит голову. Оно дает ей новое приглашение в ту самую пропасть, в один из причудливых миров, оно зовет ее с собой туда, где можно будет терять и, теряя, обретать – туда, где вечное счастье, созданное смелой кистью неизвестного еще никому художника… и самым сокровенным цветом. Цветом света.
Примечания
1
Здесь и далее используются стихотворения Алексея Савватеева.
2
По-французски (
3
«…Слова любви шепни чуть слышно в тишине» (англ.). – Строчка песни из кинофильма «Крестный отец», музыка Н. Рота.
4
«Дом восходящего солнца» (
5
Положение (
6
Отрывок из стихотворения Марины Ивановны Цветаевой «Бессонница».
7
«Дитя Печали сидит у реки…» (
8
«Буре» (
9
Нет, мисс Юджинияю.
