День народного единства: биография праздника

печатью, как мы укажем ниже, заверена была грамота «Совета всей земли» к императору Священной Римской империи.[53]) Князь Дмитрий подписывался в документах «Совета» хотя и после бояр, но особым титулом: «По избранию всее земли Московского государства всяких чинов людей у ратных и у земских дел стольник и воевода князь Дмитрей Михайлович Пожарской» [70, 124]. П. Г. Любомиров справедливо отмечал, что авторитет Пожарского зиждился на том, что он зарекомендовал себя проводником земской политики, принимал меры к собиранию выборных от всей земли «для совету». Ему были чужды диктаторские замашки Ляпунова, кроме того импонировало его явно отрицательное отношение к Трубецкому и Заруцкому с их политическими метаниями и внутренним соперничеством. Пожарский, стоявший как бы над «Советом», почти слился с ним, вызывая доверие и обеспечивая «конституционные гарантии» для земщины; он был первым среди равных, что, правда, затрудняет выяснение его личной политической роли [70, 126].

В Ярославль, как мы уже отмечали, приехали некоторые бояре (но они потеряли авторитет у масс, были в их глазах «кривителями и изменниками», присягавшими Владиславу), а также нечто вроде Освященного собора во главе которого по рангу своему оказался старший иерарх на освобожденных территориях – ростовский митрополит Кирилл [70, 127]. Именно в Ярославль, а не под Москву прибыло в июне 1612 г. посольство из Новгорода, оккупированного Швецией, но находившегося на вассальных правах, с русской администрацией во главе с воеводой боярином князем Н. И. Большим Одоевским.

Вступивший на престол в 1611 г. новый шведский король Густав II Адольф оказался перед дилеммой: с одной стороны, он должен был осуществить на практике прежние договоренности (еще Я. Делагарди с П. П. Ляпуновым) о принятии на русский престол его младшего брата, Карла-Филиппа, но с другой – его отношения с братом были настолько враждебны, что он отнюдь не приветствовал не только возникновение Новгородского полузависимого государства во главе с Карлом-Филиппом, но, тем более, и грядущую возможность его избрания на царский престол [55, 210]. При этом не исключено, что князь Дмитрий, трезво оценивая грызню в московских боярских группировках, не возражал бы против кандидатуры «со стороны», не связанной с ними, и в то же время «прирожденного государского сына».

Еще с весны 1612 г. началась переписка ярославского и новгородского правительств. 12 мая Пожарский написал письмо к Делагарди с предложением совместной борьбы с «литовскими людьми», а 19 мая в Новгород было отправлено посольство «Совета всей земли» во главе с С. Л. Татищевым, состоящее из представителей всех городов, участвующих во Втором ополчении, чтобы прощупать истинные намерения шведов относительно прибытия королевича. Пожарский в дальнейшей переписке с Делагарди и его послы в Новгороде на словах заверили, что как только королевич приедет, его встретит делегация [55, 211–213].

Делагарди слал в Стокгольм письмо за письмом, торопя приезд Карла-Филиппа. В свою очередь Пожарский, после того как из подмосковных «таборов» прислано было посольство с известием о ликвидации присяги «псковскому вору», разослал по городам грамоты, в которых извещал о подготовке выборов царя и предлагал в качестве одной из кандидатур шведского принца [55, 215–216]. Посольство из Новгорода в Ярославль возглавили игумен Николо-Вяжицкого монастыря Геннадий и князь Ф. Т. Черного Оболенский [70, 142–144].

На переговорах 24–29 июня послы, обрисовав несчастное положение государства с начала Смуты и обвинив в вероломстве польского «Жигимонта» (кстати, кузена их кандидата), агитировали за Карла- Филиппа. Документы, возможно, отчасти сохранили прямую речь Пожарского: «…мы все всяких чинов люди Московского государства, о том… Бога… просим, чтоб нам… государство в соединении видеть… а кровопролитие бы в христианстве перестало, а видети б покой и тишину, как доселе было». Князь с горькой иронией добавил, что «при прежних великих государях послы и посланники прихаживали из иных государств, а ныне из Великого Новгорода вы послы!» [4, 269]. Никогда, продолжал Пожарский, Новгород не отторгался от России, и мы бы ради увидеть его вместе с нами – «только уж мы в том искусились», не повторилась бы польская история с кандидатом в цари, хотя под актом избрания целовал крест гетман С. Жолкевский, а король подписал и скрепил договор печатью; однако «манил с год, да не дал», а что в стране учинило его воинство, то сами видите. (Справедливости ради, следует отметить, что современные польские историки обнаружили ряд документов, из которых следует, что, помимо политического интриганства, королем двигало и вполне естественное чувство страха за 15-летнего сына, который должен был ехать в охваченную гражданской войной страну [178]).

Пожарский напомнил, что и Карл-Филипп давно должен был бы прибыть, «да по ся места уже близко году, королевич в Новгороде не бывал» [4, 269]. Посол князь Оболенский оправдывал претендента малолетством (он был только чуть старше Владислава),[54] неотложными делами, похоронами короля-отца, коронацией брата, войной с Данией, заявляя, что сейчас он уже в Выборге, на полпути в Россию.

Пожарский отвечал: «А как королевич придет в Новгород, и будет в нашей православной вере греческого закона, и мы тотчас ото всего Росийского государства с радостию выбрав честных людей, которые к этому великому делу будут годны, и дадим им полный наказ… как государствам быти в соединенье» [4, 270]. Послам твердо дали понять, что никаких религиозных уступок королевичу не будет, и попрекнули их подчинением неправославному государю. Игумен Геннадий с Оболенским стали испуганно уверять, что «мы от истинные православные веры не отпали, а королевичу Карлу-Филиппу о том будем бить челом и просить, чтоб он был в нашей православной вере», а если уговорить не удастся, то «не нашия не греческия веры на государство не хотим» [4, 269]. Послов в Швецию «Совет всей земли» отправить отказался, приведя в пример судьбу послов к Сигизмунду, который, вопреки правилам, задержал в плену часть политической элиты России, в частности князя В. В. Голицына. Послы возразили – разве вы не справились и сами? «И ныне без них вы… не в собранье ли против врагов наших, польских и литовских людей, не стоите ль?» [4, 269].

Ответ Пожарского хорошо известен, он дышит скромностью и величием: «Надобны были такие люди в нынешнее время. Только б ныне такой столп, князь Василей Васильевич, был здесь, и об нем бы все держались; и яз к такому великому делу мимо его не принялся, а то ныне меня к такому великому делу бояре и вся земля силою приневолили» [4, 269]. Для того чтобы понять, что хотел выразить Пожарский, надо, как мы уже ранее замечали, учитывать, что его принципы выработались в стереотипах незыблемой местнической иерархии. Истинный порядок, достойный «чин» может дать государству только увенчание его истинным же государем, который был бы старшим членом наиболее знатного рода. В плену находятся все три члена наизнатнейшей ветви Рюриковичей: Василий, Дмитрий и Иван Шуйские. Значит, первенство должно было перейти к старшему из Гедиминовичей – В. В. Голицыну, но он тоже исключен из политической жизни.

В июне 1612 г. в окружной грамоте из Ярославля во все российские города Дмитрий Михаилович, вкратце поведав о Первом ополчении и о его расколе после убийства П. П. Ляпунова, так рассказывает о своем решении возглавить ополчение:

«И в Нижнем Новгороде гости и посадские люди и выборный человек Косма Минин, ревнуя пользе, не пощадя своего имения, учали ратных людей сподоблять денежным жалованьем, и присылали по меня, князя Дмитрия, из Нижнего многажды, чтоб мне ехать в Нижний для земского совета; и я по их прошению приехал к ним в Нижний и учали ко мне в Нижний приезжати бояре и воеводы и стольники… и дворяне и дети боярские вязьмичи, дорогобужане и смоляне и иных розных городов; и я, прося у Бога милости, учал с ними со всеми и с выборным человеком с Космою Мининым и с посадскими людьми советовать, чтоб нам против врагов и разорителей веры християнския польских и литовских людей за Московское государство стояти всем единомысленно… а государя выбрати всею землею, кого милосердный Бог даст; а советовав, дали мы в том Богу души свои, а ратным всяким людем денежное жалованье дали неоскудно» [35, 183–184].

Выбор государя из иноземного, но бесспорного «государского корня» возможен и даже желателен, но православной Россией может править только православный государь. Смена веры? Но в 1593 г. во Франции Генрих IV счел, что «Париж стоит обедни». Смена конфессий в эпоху Реформации, Контрреформации, унии[55] была достаточно распространена. Перешедший в католичество из православия отец Я. П. Сапеги при этом завещал похоронить себя в семейном склепе, естественно, в православной церкви. Призывая всех, кто присягнул в это время «псковскому вору» или еще сохраняет