У Атанаса словно гора с плеч. Тяжелое предчувствие исчезло. Новость, предназначенная для Павла, касалась их обоих в равной мере.
— Из Пловдива?
— Из Софии.
Помощник военного атташе открыл ящик письменного стола, достал зеленую папку. В ней было два тетрадных листа, исписанных корявыми, слегка поваленными буквами. Майор коротко пояснил, что автор письма — ветеран антифашистского движения, ныне пенсионер.
— Вот кресло. Садитесь. Читайте, — сказал майор и куда-то вышел.
Атанас углубился в чтение.
«В конце июля 1943 года мне поручили взять у варненских рыбаков сухие батареи для подпольной радиостанции.
В указанное время я прибыл на явочную квартиру, улица Уютная, дом Геничева. Меня никто не встретил, и я, опасаясь засады, зашел к своему дальнему родственнику на Каменный спуск. Я не мог вернуться, не выполнив задания комитета. Я колебался. Посетить дом Геничева на следующий день или же подождать до будущей среды? Ведь меня должны встретить не в четверг и не в пятницу, а именно в среду. Мой пароль был привязан к среде, этому среднему дню недели.
Долго задерживаться мне было нельзя, истекал срок действия пропуска, а главное — мое долгое отсутствие вызвало бы тревогу в комитете. Ио я понимал и другое: идти на явочную квартиру не в среду — значит потерять связь. Даже в лучшем случае по правилам конспирации товарищи не признают меня за своего. Я направился на Каменный спуск. А через полчаса в дом моего родственника заглянул средних лет мужчина. Я обратил внимание на его руки: сильные, с темными, заскорузлыми ладонями.
Не поздоровавшись, он спросил: «Это вас приглашал Геничев зайти в среду? Вы — печник?» — «Да, я печник, — был мой ответ, — но у меня с собой нет инструмента. Есть один лишь мастерок». — «Покажите», — потребовал гость. Когда он убедился, что я именно тот человек, которого они ждали, пообещал: «Завтра в девять часов утра возле склада Габровчето получите недостающий инструмент».
После ухода гостя мой родственник, дядя Симеон, меня предостерег: «Ты с этим парнем будь поосторожней. Это грузчик Гочо Тихов. Он у властей на подозрении». Я сделал вид, что удивлен, хотя хорошо знал, что Тихов, как и я, участник Народного фронта, по всей вероятности, коммунист. Но печально, что был он у монархистов на подозрении. Когда я спросил, в чем подозревают грузчика Тихова, родственник объяснил так. Его сестра Тана ночью на лодке ушла в море и там, в трех километрах от берега, то есть в запретной полосе, была обнаружена патрульным судном фашистов. На допросе Тихова сказала, что она ловила ставриду. К ее счастью, жандармы нашли Гочо Тихова в порту. Бригадир подтвердил, что Тихов никуда не отлучался, всю ночь работал на судне, которое готовилось для отправки в Констанцу. Это и спасло Тихову от концлагеря. Вскоре, примерно через месяц, жандармский патруль обнаружил в море чью- то лодку. Жандармы ворвались в дом Тиховых, но девушки не нашли. Жители поселка видели зарево и слышали пулеметную стрельбу. Тихова домой не вернулась. В поселке говорили, что к берегу подходила советская подводная лодка. Это произошло, насколько мне помнится, 12 июня 1942 года. После Сентябрьской революции мне кое-что удалось узнать о дальнейшей судьбе Гочо Тихова. Был он арестован летом 1944 года. Что с ним сталось, могу только догадываться. По всей вероятности, его казнили.
С коммунистическим приветом
— Ну как, проясняется картина? — вернувшись, деловито спросил майор.
— Как будто. Хотя о советских подводниках почти ничего не сказано.
— А вы хотели, чтобы вам поименно указали состав экипажа? Товарищ на вашу просьбу откликнулся. Теперь ищите Тану Тихову.
— Мы ищем Иванку, — уточнил Атанас.
— Сначала найдите Тану.
Наконец-то в руках Атанаса была ниточка, правда, весьма ненадежная. «Теперь, — рассуждал он про себя, — нужно писать в Варну. В сорок третьем Иванка жила или в городе, или около. Варненские коммунисты должны ее помнить, тем более Тана. Они с ней примерно одного возраста и, наверное, входили в одну организацию».
Атанас прикидывал: событие произошло в июне сорок второго, но Алексей Заволока погиб через два года: концы с концами не сходились. И это смущало Атанаса. И тем не менее Гочо Тихов и Тана Тихова — след, который мог выяснить обстоятельства деятельности Иванки, подарившей Алексею фотографию.
Предложение полковника Горбатюка
Павел вернулся из Чебоксар 10 ноября утром — прямо с поезда на занятия. В перерыве его разыскал Атанас и передал письмо бывшего подпольщика. Павел принялся было читать, началась лекция по тактике, и разговор пришлось отложить до следующего перерыва.
Тактика — любимый предмет Павла. Преподаватель, седой полковник Горбатюк с ожогами на лице, говорил о прикрытии с воздуха танковых подразделений на марше, о том, что эффективность зенитного огня ДШК практически равнялась нулю, и на новых марках машин крупнокалиберный пулемет уже не был предусмотрен.
— Но как показали события ближневосточного конфликта… — твердо и ровно говорил преподаватель, глядя на схему, высвеченную кинопроектором, Павел не услышал, что показали события конфликта, он читал письмо болгарского коммуниста, без перевода улавливал смысл написанного, и видел не эти, четко высветленные схемы, а широкую песчаную улицу и на ней одиноко шагающего путника — Стоила Проданова. Он видел ночное море, исполосованное прожекторами сторожевых катеров, и маленькую черную лодку под свежим ветром, а в ней — от прожекторов фиолетовую — хрупкую фигурку Таны Тиховой. Ему почему-то представилась она высокой, но хрупкой, как молодой тополек у родной калитки.
В следующий перерыв полковник Горбатюк, выключив кинопроектор, подошел к Павлу, участливо поинтересовался:
— Что у вас там, товарищ Заволока? Неприятности?
Преподаватель заметил, что у Павла с дороги утомленный вид. Впрочем, он это заметил еще на лекции, но тогда отвлекаться не стал.
— Отчего же… Нет… — робко возразил Павел.
— А почему не записываете?
— Я, товарищ полковник… — Павел чистосердечно признался: — письмо перечитывал… Ищу следы брата, — и стал рассказывать о жизни и службе Алексея, о той самой жизни и службе, которую он видел, и о которой — главным образом — слышал еще тогда, в те уже далекие военные годы.
Горбатюк задумчиво курил, глядя себе под ноги, слушал, не перебивая, и на его обожженном виске учащенно пульсировала голубая жилка.
— Значит, они высаживали подпольщиков на болгарский берег? — переспросил полковник, по- прежнему глядя себе под ноги и докуривая сигарету.
— У меня точных данных нет, — ответил Павел. — Но есть одна вещь с того берега.
— Какая? — оживился полковник и поднял голову.
— Орех. Мы его называем грецким, а болгары — шивалевским.
— А откуда известно, что орех шивалевский?
— Утверждают специалисты. Угощал…
— Одним-единственным?
— Не совсем… У меня их много.
— Из Болгарии?
— Из маминого сада.
— Любопытно. — Полковник докурил и теперь глядел на Павла как на семинаре или на зачете.
