американского производства, которых каким-то чудом переправили контрабандой через границу доживать здесь остаток своих дней.
– Девочку, сэр? – Мальчишка лет одиннадцати крепко схватил Эрика за рукав, пытаясь его задержать. – Это моя сестра, ей всего семь лет, и у нее никогда в жизни не было мужчины. Богом клянусь, вы наверняка будете первым.
– Сколько? – спросил Эрик.
– Десять долларов плюс плата за комнату. Обязательно нужна какая-нибудь кровать. Любовь на тротуаре отвратительна. После такого уважать себя не будешь.
– Умная мысль, – согласился Эрик, но тем не менее пошел дальше.
Как обычно, ночью с улиц пропадали роботы-торговцы с их огромными никому не нужными коврами машинной работы, корзинами и тележками с тамалес[17]. Дневные жители Тихуаны исчезали вместе с американскими туристами средних лет. Город заполнили его ночные обитатели.
Мужчины поспешно проталкивались мимо Эрика. Девушка в убийственно обтягивающей юбке и свитере скользнула рядом с ним, на мгновение прижавшись всем телом.
«Словно наши жизни что-то связывает, а этот внезапный обмен теплом выражает глубокое взаимопонимание», – подумал он, а девушка пошла дальше и вскоре скрылась в толпе.
Прямо навстречу Эрику шли невысокие воинственные молодые мексиканцы в расстегнутых меховых куртках. Рты их были открыты, словно парни задыхались. Он осторожно уступил им дорогу.
«В городе, где легально все и нет ничего ценного, снова чувствуешь себя отброшенным назад, в детство. Когда ты окружен кубиками и игрушками, а весь твой мир находится на расстоянии протянутой руки. Цена свободы высока. За нее платишь лишением взрослости», – пришло вдруг ему в голову.
Все же Свитсенту здесь очень нравилось. Шум и движение представляли собой настоящую жизнь. Некоторые ощущали в ней нечто зловещее, но не он. Люди, считающие так, ошибались. Беспокойные, блуждавшие повсюду толпы мужчин, искавших бог знает чего – впрочем, они и сами этого не знали, – чем- то напоминали шевеление первобытной протоплазмы. Подобное беспрестанное движение когда-то вынесло жизнь из морей на сушу. Сегодняшние сухопутные создания продолжали блуждать от одной улицы к другой, и Эрик шел вместе с ними.
Перед ним возник салон татуировок, оборудованный по последнему слову техники. Он был ярко освещен. Внутри сидел хозяин, вооруженный электрической иглой, которая лишь слегка касалась кожи, создавая замысловатые узоры.
«Может, это как раз для меня? – подумал Эрик. – Что можно изобразить на коже, какой лозунг или картинку, которые могли бы утешить меня в тяжкие времена ожидания, когда появятся лилистарцы и захватят власть? Мы, земляне, беспомощные и испуганные, становимся в первую очередь трусливыми».
Эрик вошел в салон, сел и сказал:
– Можешь изобразить мне на груди что-нибудь такое?..
Он задумался.
Хозяин занимался предыдущим клиентом, коренастым солдатом ООН, тупо смотревшим прямо перед собой.
– Пожалуй, картинку, – решил Эрик.
– Посмотри в каталоге.
Доктор взял огромный альбом с образцами и начал наугад перелистывать страницы. Женщина с четырьмя грудями, на каждой из которых написана целая фраза. Нет, это не то. Он перевернул страницу. Ракетный корабль, оставляющий за собой клубы дыма. Нет. Он вспомнил своего аналога из пятьдесят шестого года, которого подвел.
«Пусть вытатуируют надпись “Я за ригов”, причем так, чтобы ее могли заметить лилистарские полицейские. Тогда мне больше не придется ничего решать. Я сам себя жалею, – подумал Эрик. – Есть ли вообще на свете нечто такое, как сочувствие к самому себе? Никогда об этом не слышал».
– Ну что, решил, приятель? – спросил хозяин, закончив трудиться над солдатом.
– Напиши мне на груди «Кэти умерла». Ладно? Сколько это будет стоить?
– «Кэти умерла», – повторил тот. – От чего?
– От синдрома Корсакова.
– Это тоже написать? Как будет правильно? – Хозяин взял бумагу и ручку. – Хотелось бы сделать без ошибок.
– Где тут можно найти наркотики? – спросил Эрик. – Но только настоящие?
– В аптеке через улицу. Полный ассортимент.
Эрик вышел из салона и пересек бурлящий людской поток. Аптека выглядела старомодно, на витрине лежали муляжи ступней, пораженных всякими болезнями, пояса от грыжи и бутылки с одеколоном.
Доктор открыл дверь и направился к прилавку в глубине помещения.
– Слушаю вас, сэр, – сказал седоволосый представительный аптекарь в белом халате.
– Йот-йот-сто восемьдесят, – попросил Эрик, кладя на прилавок пятидесятидолларовую банкноту. – Три или четыре капсулы.
– Сто долларов.
Бизнес есть бизнес. Без всяких сантиментов.
Свитсент добавил две двадцатки и пару пятерок. Аптекарь исчез, тут же вернулся, поставил на прилавок стеклянную бутылочку, взял деньги и убрал их в древнюю звенящую кассу.
– Спасибо, – сказал Эрик, взял бутылочку и вышел из аптеки.
Он шел, пока почти случайно не наткнулся на отель «Цезарь». Доктор забрел внутрь и подошел к портье. Оказалось, что это тот самый, который обслуживал его и Дег Даль Иля в первой половине дня.
«Состоящего из многих лет», – подумал Свитсент.
– Помните рига, с которым я сюда пришел? – обратился он к портье, но тот лишь молча смотрел на него. – Он все еще здесь? – спросил Эрик. – Его действительно прикончил Корнинг, главный лилистарский мясник в этом районе? Покажите мне ту комнату. Я хочу снова ее снять.
– Оплата вперед, сэр.
Эрик заплатил, получил ключ и поднялся на лифте на нужный этаж. Он прошел по темному коридору, устланному ковром, открыл дверь номера и нащупал выключатель.
Вспыхнул свет, и доктор увидел, что в комнате не осталось ни следа от недавних событий. Она была просто пуста, словно риг исчез, может быть, ушел.
«Он был прав, когда просил отвезти его обратно в лагерь. Риг уже тогда знал, чем все закончится», – понял Свитсент.
Он стоял посреди номера и вдруг почувствовал, что ему страшно.
Доктор открыл бутылочку, достал капсулу йот-йот-180, положил ее на туалетный столик и с помощью десятицентовой монеты разделил на три части. В графине рядом была вода. Эрик проглотил одну треть, подошел к окну и стал ждать, когда подействует наркотик.
Ночь сменилась днем. Он все так же находился в отеле «Цезарь», но переместился во времени, хотя и не знал, на месяцы или годы. Комната выглядела точно так же, поскольку, вероятно, никогда не менялась, вечно оставалась одной и той же.
Эрик спустился в холл и попросил в киоске рядом со стойкой портье гомеогазету. Продавщица, старая полная мексиканка, протянула ему лос-анджелесский выпуск. Он просмотрел его и понял, что перенесся на десять лет. Было пятнадцатое июня две тысячи шестьдесят пятого года.
То есть доктор правильно определил нужную дозу йот-йот-180.
Он зашел в видеофонную будку, опустил монету и набрал номер корпорации «Меха и красители». Судя по всему, было около полудня.
– Я хотел бы поговорить с мистером Вирджилом Эккерманом.
– А кто его спрашивает?
– Доктор Эрик Свитсент.
– Да, конечно, доктор Свитсент, соединяю.
Экран замерцал, на нем появилось сморщенное и сухое, практически не изменившееся лицо
