— Мой друг. Улыбнись, Гром.
Пес оскалился. Белые клыки на черной морде производили жуткое впечатление, и оператор сменил кадр. Золотой конь гулял на поляне, и ветер развевал его гриву, и длинный хвост касался травы.
— Это просто Конь, — сказал за кадром Олле. — Он не может без меня, а я не могу без него.
Гром вел их по кромке джунглей там, где джунгли постепенно переходили в саванну. Утром второго дня след исчез, и Олле предложил зайти к знакомому Отшельнику передохнуть и сориентироваться. Перед закатом они подошли к озеру, лежавшему у подножья скалистой горы.
— Можно в обход, можно вплавь, — сказал Олле. — Отшельник живет в пещере на той стороне.
Вопрос решил Гром. Пес полез купаться и делал это с таким удовольствием, что и остальные не выдержали. На середине озера Олле нырнул и долго любовался необычным зрелищем: в воде мерно перебирал ногами конь без головы, а за ним, привязанный к хвосту, тянулся оранжевый плотик.
— Бросай все, — сказал Олле, вынырнув, — и посмотри — конь совсем серебряный.
Нури ушел под воду минуты на три.
— Между прочим, там, на дне, крокодил лежит, — будничным голосом сказал он, наконец высунув голову из воды.
Крокодил действительно всплыл шершавой колодой и долго двигался рядом.
— Стар он, — сказал Олле. — Мохом оброс… Ты его не трогай. Это любимый крокодил Отшельника. Геннадием его зовет.
Отшельник, опираясь на посох, ждал их на берегу. Длинные волосы его касались плеч, борода свисала до пояса, а чресла были перепоясаны козьей шкурой.
Гром вылез из воды, подбежал к Отшельнику и стал отряхиваться. Кончик его хвоста и нос образовали некую воображаемую ось, вокруг которой со страшной скоростью двигалось все остальное. Брызги разлетались во все стороны.
— Железный организм, — пробормотал Отшельник. — Это ж надо, выйти из такой тряски без сотрясения мозгов! Уважаю.
Когда Олле и Нури, выпустив из плота воздух и перенеся на сухое место рюкзаки, подошли к Отшельнику, тот долго жевал губами, молчал, а потом сердито спросил:
— Газельки потроха привезли?
— Ни даже говяжьего ливера, — мгновенно среагировал Нури.
— Меня смех душит, — грозно сообщил Отшельник. — Но тем не менее я вас приветствую и прошу в пещеру.
Он переступил через крокодила и пошел, не оглядываясь.
— Только собачку придется оставить. И лошадка пусть себе пасется, ее никто не тронет. У меня здесь тихо, спокойно. Отдохнете и дальше пойдете. Своим путем.
Вход в пещеру был закрыт цветастой занавесью. Отшельник откинул ее, и сразу гостей оглушил утробный рык. Под люстрой, свисающей с невидимого в высоте свода, метался и ревел огромный лев.
— Чтоб я так жил, Варсонофий! — неожиданно завизжал Отшельник. — Что я тебе, из себя потроха достану?
Лев замолчал и ушел в угол. Отшельник, так же внезапно успокоившись, сказал непонятно:
— Или я завтра вскрою энзэ, или вся программа полетит к черту.
В пещере было уютно и просторно. На ровном полу пушистый ковер, у стены — большой письменный стол, длинный пульт и шкаф, набитый книгами. Рядом — низкая тахта, а в стороне под странным коленчатым сооружением располагалось львиное логово — охапка сухой травы.
Нури долго рассматривал удивительную конструкцию — причудливое сочетание рычагов и микрофонов. Самый длинный из рычагов заканчивался тяжелым ботинком.
— Для него? — кивнул Нури в сторону льва.
— Точно. Спит, скотина, на спине и храпит неестественно. Пришлось соорудить эту штуку. Она срабатывает, когда уровень храпа превышает шестьдесят децибелов… Сейчас я сплю спокойно.
— А попросить его выйти вон нельзя?
— Увы. Это его пещера. По сути, он мне ее сдает за ящик газельих потрохов в неделю.
— Обдираловка, — возмутился Нури.
— А Варсонофий считает, что терпит меня чуть не задаром.
Олле перебирал книги. В основном это были труды по психологии животных, справочники рационов, записки натуралистов и дрессировщиков.
— Ф. А. Судьба. «Сытый хищник. Очерки по экспериментальной психологии», — прочитал он вслух. — Интересно: сытый хищник…
— Об этом потом. Пока прошу откушать, что Бог послал, — пригласил Отшельник. — Сам я питаюсь, естественно, акридами, сиречь кузнечиками. Но для гостей…
Для гостей была жареная рыба, вареники с творогом из молока антилопы, на десерт бананы и ананас. Эту превосходную еду гости, а с ними и хозяин запивали соком манго. И вели неспешную беседу.
— Варсонофий, — задумчиво сказал Олле. — За что вы его так?
— А вы знаете, кто я?
— Знаем. Отшельник.
— В миру я Франсиск Абелярович Судьба. Я, может, из-за этого и в отшельники пошел. А уж если я Франсиск, то он Варсонофий. И никаких сантиментов.
— Там я у вас книжку видел…
— Проблема — сытый хищник и голодный. Это, я вам скажу, два разных хищника. Я изучаю условия, когда все сыты. И здесь свои трудности. Возьмем Варсонофия. Сытый он спит. А у спящего — какая психология? Нет никакой. Просыпается он уже голодным, и объект наблюдения исчезает, поскольку меня интересует сытый. Идиотское положение… А вообще здесь рай. Никто никем не закусывает. Все, представляете картину, толстые, довольные, непуганые.
— Рай — это хорошо, — сказал Нури. — Но какой смысл изучать сытого хищника? Полезен голодный. Он лекарь стада. Мы знаем, что, гоняясь, скажем, за антилопой, лев поддерживает ее жизненный тонус, способствует тому, чтобы она всегда была в форме. А больных и слабых он съедает. Выживают самые здоровые. И потомство от них здоровое.
— Пусть так. Но этот процесс природа рассчитала на тысячелетия, а мы почти всех перебили за каких-то двести лет. Когда в стаде не десятки тысяч голов, а жалкая сотня, то о каком естественном отборе можно говорить? В этих условиях больных мы лечим, а слабых, со слезами, сами съедаем. Хищнику ничего не остается. А ведь и его по-человечески жалко, вот и берем на свое иждивение. Кормим от пуза, и у него появляются этакие паразитические, буржуазные наклонности. Потому и изучаем.
— Ну а Варсонофий? — вмешался Олле.
— Отучили. Всех отучили. Мы держим в стаде десяток механических зебр и антилоп разных пород. И пару жираф. Я видел, как за зеброй гонялся леопард. Бедняга через полчаса вывалил язык, а механозебра хоть бы что. Два-три таких урока и вдоволь газельих потрохов — и вот вам кроткая кошечка…
Ночью Нури так и не мог заснуть. Сначала тихо шебуршал Отшельник и часто выходил из пещеры. Потом снаружи кто-то гремел ящиками, смеялся и переговаривался вполголоса, а когда все утихло, по- дурному захрапел Варсонофий. И каждые пять минут со скрипом срабатывала рычажная система, и ботинок гукался о львиный бок… Олле, привычный к лесным шумам, как лег, так за ночь ни разу не пошевелился.
— В гробу я видал такое отшельничество, — сказал за завтраком хмурый Нури.
Хозяин накрыл стол у входа в пещеру рядом со штабелем возникших за ночь ящиков. Слышно было, как в своем логове хрустел газельими потрохами Варсонофий. Потроха с виду напоминали галеты и, как объяснил Отшельник, состояли из сложной смеси белков, витаминов, жиров и углеводов. Каковы они на вкус, никто, кроме Грома, не захотел узнать. Пес же ел потроха с явным удовольствием.
— Эти снабженцы всегда нарушают график, — пожаловался Отшельник. — Но продукты обычно доставляют ночью. У антилоп гну аллергия к дирижаблю…
— Извините, я не хотел…
