Ещё через полчаса Иоахим фон Риббентроп, министр иностранных дел Германии, высокомерно дёргая подбородком, объявил Советскому послу Владимиру Георгиевичу Деканозову о начале войны. Ещё через полтора часа Фридрих–Вернер фон дер Шуленбург, германский посол в Москве, с тяжёлым сердцем, — он всегда был противником войны с СССР, — сделает такое же заявление. К тому времени бои шли практически по всей протяжённости границы, хотя решительные наступательные действия предпринимались лишь на нескольких участках.
Вместе с Германией в войну против СССР вступили Италия и Румыния. На следующий день — Словакия. Финляндия изготовилась к началу военных действий 24 июня, по указке из Берлина; Венгрия объявила войну 27 июня. «Голубая», как меч правоверного джедая, испанская дивизия вступила в крестовый поход уже позже, в сентябре.
На юге рыпнулись было румыны, но быстро получили по сусалам. Только позже, уже к осени 1941 года мамалыжники соберутся оккупировать занятую для них трудягами–немцами Молдавию и радостно приступить к выполнению своей части плана по геноциду Советского народа.
Но юг пока держался, основные удары были направлены севернее.
3–я танковая группа генерала Германа Гота в составе Группы армий «Центр» под началом Федора фон Бока атаковала Литву. 9–я армия за два дня упорных боёв, в лобовом наступлении преодолев сопротивление Советской 3–й армии, заняла Гродно. 4–я армия фельдмаршала Клюге подрезала Белостокский выступ, к 24 июня заняв Бельск.
Веселее всего было в Бресте. 2–я танковая группа генерал–полковника Гейнца Гудериана атаковала 4–ю армию РККА. Фактически, организованное сопротивление защитников города было сломлено всего за несколько часов. Но история Брестской крепости на этом не закончилась; она только начиналась.
Нельзя сказать, будто Советские войска не предпринимали попыток контрнаступления. Бои в Белоруссии шли жесточайшие. Но в каждом бою кто–то побеждает, кто–то проигрывает. В тот раз победили немцы.
Поражение РККА казалось настолько чудовищным, что любая другая армия прекратила бы своё существование, забирая с собою в небытие и страну, и народ. Вот только Россия слабо похожа на любую другую страну.
В совсем ином мире, много лет спустя великий воин Иван Никитович Кожедуб, совсем тогда уже старый, с ненавистью глядя на бесноватое стадо в зале, сказал бы с трибуны Верховного Совета: «Русские всегда побеждают». В той истории, в том Совете русские были в явном меньшинстве, и зал встретил его слова визгом, свистом и бесстыдным обезьяньим улюлюканьем.
Но это было в той истории. Наша пошла совсем иначе.
Новая, повышенной прочности дверь в кабинет Председателя Совнаркома в этот день практически не закрывалась. Сейчас напротив Сталина сидел единственный посетитель — Вячеслав Михайлович Молотов, Народный комиссар иностранных дел СССР, член Центрального Комитета ВКП(б). На экстренном заседании Политбюро Сталин наотрез отказался читать радийное обращение к Советскому народу, мотивируя это неясностью ситуации. Он всегда был осторожен — понимал, каким мощным управляющим воздействием могут оказаться неудачные или просто неосторожные слова. Сейчас к этой осторожности добавилось знание о новом козыре в колоде.
Конечно, сохранить в полной тайне факт сношений с инопланетной силой было невозможно. Однако Молотов точной информацией не обладал, как не обладал и достаточной фантазией, способной заменить факты. Он всегда был просто добросовестным исполнителем.
Утирая с широкого лба нервный пот, Молотов снова попытался убедить Сталина:
— Иосиф Виссарионович, выступать должен ты. Что народ подумает?
Сталин сделал нетерпеливое движение рукой и повторил:
— Вячеслав, речь будешь читать ты. Я всё ещё простужен, послушай мой голос. Нельзя допустить, чтобы Советские граждане решили, будто товарищ Сталин напуган или растерян.
Молотов тяжело вздохнул. Сам–то он был и растерян, и напуган — но долгий дипломатический опыт приучает ко всему. Да и бессмысленно было опускать руки, работая рядом со Сталиным.
— Речь мы подготовили хорошую, — продолжал Сталин. Он поднял лист бумаги к глазам и прочитал последние слова текста:
— «Сила с нами. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Молотов почувствовал бегущий по спине холодок, подумал, что никогда не сумеет произнести эти слова с такой же интонацией. Он всегда был лишь учеником. Снова вздохнул, поднялся из–за стола, одёрнул пиджак. Пора было идти в радийную студию: до двенадцати часов оставалось всего ничего.
— Иосиф Виссарионович, — начал он было, но Сталин только нетерпеливо дёрнул щекой, быстро просматривая документы.
Его ждал Лаврентий, ждали Шапошников, Тимошенко и Жуков. Ждал Вышинский. Ждал Георгий Димитров.
А потом его ожидали переговоры с новым союзником, и уж на этих переговорах заменить его было некем. Пора было открывать Второй фронт.
Эту ночь Коля провёл в казармах кремлёвского полка охраны — не было ни сил, ни времени на дорогу домой. Доедай и ложись, сказали ему, не суетись, уж койка–то найдётся. Вчера сержант, сегодня уже лейтенант, Коля понимал, что такое гостеприимство связано ещё и с необходимостью сохранения государственной военной тайны, — не всякий–то день марсиане к товарищу Сталину залетают, — но заснул неожиданно легко и снов не видел. На соседних койках старательно храпели крепкие товарищи с подкупающе–честными лицами волкодавов. Однако уже через пару часов пришлось вместе со всеми вскакивать по тревоге.
Фашистская Германия бомбила наши города, перешла границу.
Коля не боялся войны. Он давно понимал, что война неизбежна. Буржуи ведь не потерпят, чтоб на планете, которую они привыкли безнаказанно грабить и считать своей собственностью, вдруг появилась новая свободная сила. Империалистические страны не могут существовать без эксплуатации более слабых и отсталых народов — это ещё Карл Маркс сказал.
А сейчас, когда русские нашли свою собственную звёздную дорогу…
Коля читал Циолковского и Беляева, помнил слова про колыбель человечества. Он твёрдо верил, что изо всех землян никто–никто, кроме Советского человека, не взлетит в небо первым. Потом, когда уж остальные увидят, как Советская ракета поднимается в небо на ревущем столбе слепяще–чистого голубого огня — конечно, и они все постараются ухватиться за небо. Но если наши соколы гордо и свободно пронесутся над Землёю на расправленных крыльях, то иностранные страны примутся выплёвывать своих граждан в небо, как шелуху от семечек — погуще, со слюнями и трескотнёй. Может быть, даже рабов — плачущих негров в набедренных повязках и тесных ржавых ошейниках. Капитализм ведь особенно ничем от рабовладения не отличается, такое же подлое болото — это ещё Фридрих Энгельс сказал.
Вовсе не удивительно, что теперь не куда–нибудь, а именно к ним, в Страну Советов, прибыл огромный грозный и величественный инопланетный корабль. Пусть и немного пострадавший в схватке с какими–то тамошними мятежниками.
Хотя надо было ещё разобраться, что это за мятежники. Вдруг как в «Аэлите»? Слово «Империя», произнесённое вчера марсианским железным роботом, неприятно царапнуло слух. Как же это они, бедолаги: бороздят космос, а сами всё ещё в каких–то средних веках? И до сих пор не избавились от войн…
Коля не боялся войны. Вот натравили на нас англичане дурака Гитлера — повоюем, чего ж. Как там у знаменитого пролетарского поэта Демьяна Бедного: «Мир для мира! это враки — не помиримся без драки». И марсиане нам помогут.
Ну вот опять: «марсиане». Надо всё же отвыкать, никакие это не марсиане. Они прибыли с гораздо более далёкой планеты, так сказал Коле сам говорящий робот.
Вчера Половинкин помогал устанавливать прибор для питания Прокси от обычной розетки. Простенькое устройство на лампах уже ночью спаяли двое кремлёвских радиотехников по схеме, составленной товарищем профессором Ждановым.
Умный товарищ, ничего не скажешь, хотя лицом и хлипковат. Это он объяснил Коле, почему у Прокси так быстро разряжается собственная аккумуляторная батарея.
