одна из тайных планет Альянса, то уйти с её орбиты «Палачу» уже не позволят. Останется только до конца выполнить свой долг перед Империей, прибегнув к последнему средству.
Хорошо, что большая часть легионов осталась на Фондоре. Для истощённой бесконечной войной Империи нелепая гибель таких прекрасных солдат оказалась бы ощутимым ударом, а Вейдеру сейчас было жаль терять даже стариков вроде Банну.
Он поднял взгляд, успев заметить лёгкую улыбку, мелькнувшую на тонких губах флаг–капитана. Старик вытянул морщинистую шею и тоже разглядывал планшет.
— Никаких посторонних гиперпередач в этом пространстве нашими сенсорными массивами до сих пор не зафиксировано, полковник, — неожиданно сказал Банну, улыбаясь уже совершенно уверенно и указывая на снимки, — а это — самая обычная радионика, просто примитивная. Видывал я и такую на отсталых планетах.
Штурмовик высокомерно промолчал.
За грубой маской шлема Лорд Вейдер прикрыл свои искусственные веки.
Этот старик с его опытом может оказаться более эффективным инструментом, чем я предполагал, подумал Тёмный джедай.
Но что для Владыки Сталина я сам?
Часть VII. Легионы просят огня
Глава 19. Малая земля
— Нет, Лаврентий, этого гнилого пса я прикажу возить по Москве в железной клетке, на потеху пролетариату.
Вот такого Сталина опасался даже Берия.
— Сначала надо победить в войне, — осторожно заметил Лаврентий Палыч.
Иосиф Виссарионович поудобнее устроился в низком плетёном кресле, в окно веранды посмотрел на сад. Одинокий фонарь светил тускловато, но тёплая летняя ночь ещё не успела сделаться непроницаемой.
— Мы победим, — спокойно сказал Сталин. — Сейчас мы во тьме, и тьма будет становиться только гуще. Но долго тьма не продлится.
Он помолчал.
— Исход военного противостояния с Германией был решён в день нападения на нас. Вся гитлеровская стратегия построена на ожидании, что Советская власть дрогнет под первыми же ударами, согнётся и побежит. Гитлеровская стратегия не учитывает, что Советская власть держится на большевиках с опытом Гражданской войны, когда контролируемая нами территория порой сокращалась до размеров Московского княжества. И эта власть опирается на поддержку нашего народа, всего народа. Невозможно запугать такую власть, невозможно победить такой народ.
— Есть и предатели.
— Конечно, есть предатели. — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Есть предатели, есть шпионы, есть пособники врага. Помнишь, что говорил Преображенский: в любом сколь угодно здоровом организме есть больные клетки. Если дать им волю, эти клетки будут громче всех вопить, как страшно болен организм — хотя именно они и разлагают организм своей гнилью. Нам нельзя болеть, Лаврентий.
Берия молча кивнул.
— Как Нино? — спросил Сталин, помешивая ложечкой чай.
— Спасибо, Иосиф Виссарионович, поправляется.
— Переехать так и не согласилась?.. Ну ладно, упрямая вы семья — все одинаковы.
Лаврентий Палыч тихо рассмеялся:
— «Все счастливые семьи…»
— «Судьба ненавидит счастливых», — с грустной улыбкой ответил Сталин.
Да, виновато подумал Берия, по части цитат с ним сложно соревноваться.
— Так что, Советский народ был просто слишком счастлив? — спросил он, выбирая в сахарнице кусочек поскромнее.
Иосиф Виссарионович откинулся в кресле.
— Счастье — это не состояние, не точка на графике. Счастье — процесс непрерывный.
— Богданов, — с удовольствием прокомментировал нарком.
— Богданов, — согласился Сталин, — А процессом необходимо управлять, иначе любое достигнутое состояние относительно быстро может быть изменено в худшую сторону. Пройдёт время, партия утратит бдительность, постепенно верх в процессе управления возьмут скрытые враги. Потом скрытые враги превратятся во врагов открытых, потому что в исторической перспективе скрытое неприятие строя непременно перерождается в явную враждебность. Потомки сегодняшних предателей будут кричать о зверствах большевиков. Знаешь, почему, Лаврентий?
Нарком покачал умной лысеющей головой.
— Потому что сегодня мы побеждаем, Лаврентий. А им непременно захочется победить завтра. И единственный способ отбить у них это желание…
Он замолчал. Берия молчал тоже. Всё было ясно и так.
— Иосиф Виссарионович, — сказал наконец нарком, — нельзя всё время закручивать гайки. Надо, чтобы Вас любили, а не боялись.
Сталин посмотрел на него с большой иронией.
— Я плевать хотел на такую любовь. Дело не в любви, а во времени. Сколько у меня жизни осталось? Десять, максимум пятнадцать лет. Если я не буду давить, не буду, как ты говоришь, зверем — ничего не достигну. Если любовью действовать, на это уйдёт сто лет, а без меня вы ни хрена не сделаете. Пойми же ты: я гайки не закручиваю, я их подтягиваю. А если их не подтягивать, машина очень быстро развалится. Управление — процесс непрерывный.
Он сердито звякнул подстаканником.
— Ленин нередко говорил, что революционеров трудно взять дубьём, кулаком, но их иногда очень легко берут лаской. Эту истину, сказанную Лениным, никогда не следует забывать.
— Забываем, — подумав, согласился Берия, — но теперь–то о какой ласке речь идёт? Война ведь.
— Лаврентий, я тебе умную вещь скажу, только ты не обижайся. Нам выгодна эта война.
Нарком сперва удивлённо вскинулся, потом, кажется, понял.
— Вторая, а затем?.. — медленно произнёс он.
— Ты видишь иной выход?
Берия так же медленно покачал головой.
— Нас возненавидят.
Иосиф Виссарионович усмехнулся.
— Для меня не существует ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моём характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиною тому небрежность и личные виды. Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое.
Эту тоже явную цитату Лаврентий Палыч не распознал, но Сталин продолжал:
— После войны Запад объединится против нас куда серьёзнее, чем сегодня Гитлер сплотил Европу. На открытое противостояние они решатся лишь в том случае, если получат какое–либо передовое оружие и при этом будут совершенно уверены, что нам нечем ответить. Они станут давить нас постепенно, подтачивать наши силы и веру в нашу победу. Суммарные ресурсы Запада превосходят наши ресурсы. Сильнее всего нам не хватает людей. Нам нужны люди, Лаврентий. России не хватает русских.
— Мы понесли слишком тяжелые потери в приграничном сражении, — заметил Берия. Он, как и Сталин,
