крепко держа за руку дочь. Анаксимандр и остальные ученики следовали за ним. Когда все подошли к дому Фалеса, он повернулся к ним лицом и сказал:
— Прости меня, Анаксимандр, ты оказался прав. Пока еще вера в богов сильнее всех научных доказательств. Но мы должны добиться, чтобы люди верили науке, а не заблуждениям.
Скифский царь Скил
(Д. П. Каллистов)
Уже несколько часов подряд скакали всадники по пустынной бескрайней степи, озаренной жаркими лучами летнего солнца. Садал был в задних рядах кавалькады. Перед глазами Садала маячила широкая спина его дальнего родственника Папака. Именно Папаку был обязан Садал тем, что скакал сейчас на подаренном ему отцом коне в свите скифского царя Скила. Мать его была против того, чтобы он поступил в услужение к Скилу. «Убьют Скила или умрет он своей смертью, — говорила мать, — и придется тебе, Садал, сопровождать его в загробный мир; прирежут тебя на его тризне как барана вместе с другими его слугами и конями». «Глупо ты говоришь, женщина, — ответил ей Папак. — Скил еще молод. Своей смертью скоро он не умрет. А на войне он осторожен, и нет равного ему в военном искусстве. Если твой сын будет постоянно рядом с ним, он многому научится. Когда же он станет настоящим воином, Скил может поставить его во главе одного из отрядов своего войска. Садал станет вождем, а не простым слугой, а вождей на тризнах в жертву не приносят».
Отец Садала в разговоре не участвовал. Он смотрел своим единственным глазом на говоривших, слушал и молчал. Глаза отец Садала лишился года два назад. В то время к скифам по широкой реке, которую они называют Борисфеном (нынешний Днепр), приплыли греки на своем корабле, груженном всякими товарами. Они пристали к левому, степному берегу, корабль вытащили на отмель, разбили шатры.
Большое скифское кочевье было неподалеку от того места, где высадились греки. Многие из кочевья, захватив товары, устремились к греческому лагерю. Началась оживленная меновая торговля. Шкуры быков и баранов, зерно выменивались на украшения, посуду, оружие греческой работы, а также на остродонные амфоры с вином и оливковым маслом. Некоторые скифы привели пленников со скрученными за спиной руками. Греки за них хорошо платили. Отец Садала и Папак тоже привезли для продажи шкуры быков и баранов. Объясняться с греческими купцами приходилось жестами, так как ни отец Садала, ни Папак греческого языка не знали, греки же не говорили по-скифски. Папак дотронулся рукой до большой амфоры с вином и до кинжала, а потом показал купцу-греку четыре пальца и еще один палец. Это значило, что за свои шкуры он хочет получить четыре амфоры вина и кинжал. В ответ грек показал три пальца и потом один палец. Папак кивнул головой. Тут же вьюки с кожами были сняты с коней и два дюжих раба греческого купца отнесли их в сторону. Папак получил три амфоры с вином и кинжал. У отца Садала были точно такие же вьюки со шкурами. Он повторил жесты Папака, и те же два раба отнесли и его тюки к тому месту, где греки складывали выменянные товары. Но вынесли ему только три амфоры с вином, а кинжала не дали. Почему? Ведь он отдал греческому купцу столько же шкур, сколько и Папак. Отец Садала пытался объяснить это купцу, но тот только качал головой и нагло улыбался. Отец Садала возмутился. Он схватил грека за плечи и стал его трясти. В этот момент отец Садала услышал топот конских копыт. К ним подскакал Скил. Купец стал быстро что-то говорить Скилу на своем языке, и Скил ему отвечал. Мать Скила была гречанка из причерноморского города Истрии, и по-гречески он говорил так же хорошо, как и на родном языке.
Гнев исказил красивое лицо Скила. Свистнула конская плеть. Отец Садала почувствовал жгучую боль. Удар пришелся по лицу и левому глазу. Глаз заплыл. Потом опухоль спала, но глаз перестал видеть. Садал чувствовал себя глубоко и несправедливо оскорбленным. Ведь он был прав, а Скил, не разобравшись, его изувечил. Другие тоже говорили, что Скил всегда и во всем принимает сторону греков, что он им предан и забывает своих соплеменников. Говорили об этом, однако, только шепотом. Скила боялись. Не только сам Скил, но и его отец и дед были вождями их племени. Когда Папак предложил Садалу поступить в услужение к Скилу, отец Садала промолчал. Он не простил Скилу обиды, но он любил сына и не хотел портить ему будущее.
Папак пользовался расположением Скила, и по его просьбе Скил включил Садала в свою свиту. И вот теперь Садал находился в свите царя. Сам Скил скакал впереди всех. На нем, как и на остальных, был короткий кафтан, шаровары, заправленные в низкие голенища мягких сапог. Но в отличие от других Скил был подпоясан ремнем с золотыми бляшками, короткий меч его имел золотую рукоять и золотые ножны, на груди мерно в такт движению коня покачивалась золотая гривна. Все эти вещи сделали искусные греческие мастера.
Царь и его свита направлялись на юг к тому месту, где Борисфен сливался с Гипанисом (нынешним Бугом). Там стоял богатый торговый греческий город Ольвия. Каждый год посещал Ольвию Скил, жил в городе по месяцу и дольше, но никто не знал, что он там делал, так как Скил не брал в город своих спутников. Они оставались за пределами города и терпеливо ждали его.
Скил со своим отрядом достиг левого берега Гипаниса, когда солнце стало клониться к закату. Река в этом месте была широка, и, чтобы через нее переправиться, нужно было подняться вдоль берега вверх по течению. Уже стемнело, когда всадники подъехали к небольшому поселку у места переправы. Скил решил заночевать в поселке.
Садал впервые был в этих местах и с интересом рассматривал все вокруг. Жилища в поселке были совсем не такими, какие Садал привык видеть в поселениях оседлых скифов. Там были тесные землянки и полуземлянки, здесь — просторные дома прямоугольной формы на фундаментах из камня, со стенами, выложенными из слоев золы и глины. Фасады некоторых домов были облицованы большими, хорошо отесанными каменными плитами. Внутри каждого дома было по нескольку помещений.
Скил остановился в самом большом и лучшем из этих домов. Но и тот дом, в котором заночевал Садал вместе с Папаком и еще двумя земляками, был вовсе не плох. Гостеприимный, одетый по-скифски хозяин провел их через маленький дворик с колодцем в дом. Небольшой глиняный светильник с плавающим в оливковом масле фитилем освещал комнату, в которую они вошли. Вдоль одной ее стены на особой приступке стояли вылепленные от руки миски и кувшины, серая и красноглиняная посуда, сделанная на гончарном круге, а также расписная посуда греческой работы. Рядом с одним: из кувшинов стояла небольшая глиняная статуэтка, изображавшая греческую богиню, закутанную в длинный плащ.
«Должно быть, хозяин дома выменял все это у греков», — подумал Садал. Но вскоре из завязавшегося между Папаком и хозяином дома разговора понял, что местные жители не выменивали свое зерно и скот на другие товары, а продавали их греческим купцам за деньги. За эти деньги они могли купить в Ольвии все, что им было нужно. Хозяин дома сказал Папаку: «Наши пахари сеют хлеб не только для своих нужд, но и на продажу. Сеют они также лук, чеснок, чечевицу и просо и все это также продают грекам из города за деньги». Садалу потом много раз приходилось видеть эти деньги. Они имели форму медных рыбок, форму литой медной монеты с изображениями на ней голов греческих богинь и орлов с распростертыми крыльями. При более крупных торговых сделках использовались серебряные и даже золотые монеты и местной чеканки, и иностранные.
Об этом Садал узнал уже позже. Сейчас же он спросил хозяина: «Зачем греки из города скупают столько продовольствия и хлеба во всей округе, неужели они могут сами все это съесть?» Хозяин засмеялся: «Разве ты не знаешь, что греки торгуют нашим хлебом и всем, что у нас скупают? Ведь на их родине своего хлеба не хватает. Вот греческие купцы и покупают его у нас, а потом продают у себя на родине и очень хорошо наживаются. Ольвия из года в год становится все богаче и богаче».
«Так вот почему греки оказались в нашей стране, — подумал Садал и спросил: — А давно ли греки появились в наших краях и когда они построили свой город?»
— Этого я точно не знаю, — ответил хозяин. — Сами греки рассказывают, что еще во времена незапамятные их герой Геракл, которого они чтут почти как бога, оказался в нашей стране. Дело было зимой. Застигли Геракла мороз и вьюга. Закутавшись в свою львиную шкуру, заснул он богатырским сном, а в это время лошади его ушли. Проснувшись, Геракл стал их разыскивать и встретил женщину-волшебницу. Верхняя часть тела была у нее, как у всех людей, а нижняя, как у змеи. Понравился ей Геракл. И сказала
