– А письмеца не будет? – лукаво спросил отец Петроний.
– Ивашко не умеет читать! – закрасневшись, отвечала панна, – а я не хочу, чтобы мое письмо читал кто-нибудь другой.
– Эх, пана Катря, – проговорил Петроний шутя, – какого ты жениха-то выбрала, и читать не умеет. Сама ты такая умница, тебе бы пана образованного…
– Ну, много ли и панов-то образованных? – вспылила девушка. – Вовсе мне не нравятся такие латинисты, как пан Остророг: все и сидит за своей библией.
– Что делать, о вкусах не спорят, – отвечал Петроний, – усаживаясь в седло, – словесно передадим твое поручение славному пану казаку, –прибавил он и, поклонившись девушке, двинулся в путь.
Кисель также стал собираться в дорогу; к девятому июня ему надо было поспеть на сейм в Варшаву. В это время разнеслась весть, что король Владислав умер. Ехать в то время было далеко не безопасно, так как повсюду уже вспыхнуло восстание, а потому Кисель должен был взять с собой порядочный отряд для охраны. Его сопровождал значительный обоз с провизией, так как ходили слухи, что хлопы прячут съестное и ни за какие деньги не хотят ничего продавать панам. Наконец, сборы были окончены, Кисель уехал, а пани воеводша с панной Катрей остались одни хозяйничать в имении.
Прошли июнь и июль. Восстание росло. Обе женщины с ужасом слышали, что по соседству то то, то другое имение выжжено и разорено. Как-то вечером они сидели и чистили ягоды, как вдруг к ним вбежала одна из крестьянок, работавших в поле, и в ужасе, задыхаясь, едва могла проговорить:
– Гайдамаки близко!
Пани воеводша и Катря вскочили с места; женщины работавшие вместе с ними, заметались, завыли, мужчины схватились за оружие; но ни хозяйка имения, ни молодая девушка не были уверены в намерениях хлопов защищать господ; им невольно пришли на мысль все рассказы о происходивших по соседству неистовствах: как прислуга резала своих господ или выдавала их в руки казаков. В отчаянии они скрылись в самую дальнюю комнату и не знали, что им предпринять.
– Нет ли здесь где-нибудь скрытого места, где бы мы могли переждать опасность? – спросила Катря.
– Ведь они все сожгут, дитя мое!
– Но, может быть, какой-нибудь подвал?
– Подвал? – в раздумье повторила пани. – Есть подвалы, да что в них толку: гайдамаки по подвалам-то и пойдут, разыскивая вина… Разве вот что, – проговорила она, соображая, – есть у нас потайной ход, только я сама хорошенько не знаю, где он. Его завалили камнями и, говорят, что там ходят страшные привидения…
– Не знает ли кто из прислуги, где этот ход? Привидения нам теперь не так страшны, как живые люди.
– Старик дворецкий знает, но можно ли на него положиться?.. Никому из хлопов теперь доверять нельзя.
– Ничего, все лучше довериться одному, чем всем, – бодро отвечала Катря и побежала разыскивать дворецкого.
– Петро, – говорила она старику, – спаси нас, укрой в потайном ходу; пани говорит, что ты знаешь, где этот ход.
Старик посмотрел на нее и вздохнул.
– Знать-то знаю, да страшно! Конечно, я старый слуга, – рассуждал он, – и ничем не был обижен ни от пана, ни от пани, да что скажут другие хлопы?
Он понизил голос.
– Они собираются выдать и пани, и панну гайдамакам: тогда, говорят, их никто не тронет… Если я вас укрою, они со свету сгонят.
– Беги с нами! – предложила Катря.
– Нет, панна, стар я, чтобы бросить родную семью. Эх, панночка, жалко мне вас! – прибавил он. – Не так жалко старую пани, ей все равно скоро умирать, а вам бы только жить начинать. Ну, что бы там ни было, – решил он, махнув рукой, – а старый Петро попробует вас спасти. Выйдите вместе с пани за сенной сарай, там я буду вас ждать и захвачу вам обеим крестьянской плахты и свиты, возьму их тайком у невестки; только торопитесь, теперь самое время, не то попадете в руки хлопам.
Катря побежала назад, в страхе посматривая на людскую; ей казалось, что вот-вот сейчас ее схватят, она крестилась и шептала молитву. Ей надо было еще забежать к Олешке, жившей наверху в светелке, и она, поднимаясь по лестнице, постоянно оглядывалась по сторонам, боясь встретить кого-либо из прислуги. Но хлопы в это время находились по другую сторону дома, и три женщины, никем не замеченные, проскользнули к сенному сараю, стоявшему поодаль от остальных построек, подле господского парка.
Старый Петро уже ждал их и повел в парк. Он угрюмо молчал, не отвечал на расспросы пани и быстро шагал по извилистой тропинке, терявшейся в сплошной стене густых кустов. Они дошли до небольшого озерка и свернули немного в сторону к невысокому пригорку с какой-то полуразрушенной беседкой. Подле пригорка лежала куча камней, набросанная как попало, может быть свалившихся сверху; сбоку лежал довольно большой камень. Петро отвалил его, разрыл немного лежащий на земле щебень и взялся за скобу потайной двери, сделанной на подобии люка. Дверь со скрипом поднялась, за нею открылся ход с несколькими ступенями. Пахнуло сыростью, гнилью… Женщины невольно отступили назад…
– Идите, идите! – торопил Петро.
Они спустились по лестнице. Петро вынул из кармана огниво и тонкую восковую свечу. Он высек огня, зажег свечу и только тогда запер люк.
– Ну, теперь с Богом! – сказа он, набожно крестясь. – Свечку эту я взял от образа, нечистая сила не посмеет тронуть нас; идите за мною смело, ход этот приведет нас за три версты от имения, к 'Дикому Овражку', а там ждут вас добрые кони, Петро обо всем позаботился.
Восковая свечка едва теплилась и слабо освещала стены узкого, низкого коридора. Кое-где в стенах
