короля.
– Доброго здоровья, пан Кисель! – крикнул он воеводе еще издали. – Э, да как пан похудел в дороге, его и не узнать. Плохо, видно, пан полковник оберегал пана посла королевского, – обратился он к Тыше, – а я- то на него понадеялся.
Говоря это, Богдан слез с коня и, подошедши к саням, в которых сидел Кисель, обменялся с ним приветствиями.
– Не позволит ли мне пан посол сесть с ним рядом, я так рад дорогому гостю.
Сидевший с Киселем шляхтич тотчас выскочил из саней. Кисель хотел подвинуться влево, но Хмельницкий удержал его.
– Гостю честь, а хозяину слава. Богдан Хмель сумеет сесть и по левую руку. Прошу пана откушать моего хлеба-соли и взглянуть на мое молодое хозяйство, я только что женился.
– Имею честь поздравить гетмана, – вежливо отвечал Кисель. – Почту за особое счастье быть его гостем.
В эту минуту раздался пушечный залп с городского вала и Кисель невольно вздрогнул.
– Не бойтесь, пан комисар! – весело сказал Хмельницкий. – Это только приветствие. Мы хоть и живем просто, по-казацки, а гостей должны встречать по чину.
На улицах толпилось много народу; все смотрели на послов далеко не дружелюбно.
– Ляхи, ляхи! – проносился сердитый шепот повсюду, где они проезжали. Но при виде гетмана все сторонились от послов, как от зачумленных. Богдан как будто не замечал этого, он весело рассказывал Киселю про свою свадьбу, про Марину, про Ивашка с Катрей и беспечно посматривал на окружавшие их суровые лица казаков.
Когда они подъехали к крыльцу, пани Марина встретила их с подносом в руках и гетман любезно предложил гостям кубки.
– За здоровье его милости короля! – провозгласил Богдан, залпом осушая кубок.
Примеру его последовали паны, но невольно поморщились, потому что в кубках оказалась самая крепкая казацкая горилка. Пан Кисель, привыкший к тонким иностранным винам, даже поперхнулся; казаки весело смеялись.
– Пану послу поперек горла стало казацкое угощенье, – вполголоса проговорил Чорнота.
Гости вошли в комнаты, где их ждали чужеземные послы и множество приглашенных. Тут же была и пани Кисель с Катрей. Пани воеводша так обрадовалась приезду мужа, так засыпала его вопросами, что он едва успевал отвечать ей.
– Жинка, табаку гостям! – крикнул Хмельницкий, лукаво подмигнув Марине.
Марина проворно взяла черепок и тут же стала растирать табак и набивать им люльки, которые подавала ей дочь Богдана.
Пыль крепкого казацкого табака неприятно щекотала носы послам, а казаки смеялись над изнеженными панами.
– Что, панове, наши люльки крепки для вас?
Кисель пожимал плечами, московский посол Унковский опустил глаза в землю и неодобрительно покачивал головой, а венгерский посол потихоньку проговорил:
– Poenitet me ad istes bestias crudeles venisse (Раскаиваюсь, что прибыл к этим свирепым зверям).
Но гетману как-будто и дела не было до вытянутых лиц. За обедом, разгоряченный горилкой, он стал бранить Вишневецкого и Чаплинского, говоря, что они больше всех виноваты во всем, что случилось. Когда его спросили, где он назначит место для аудиенции, он небрежно ответил:
– Конечно, на улице!
Молодой хорунжий, племянник Киселя, даже вспыхнул от гнева и схватился за эфес сабли.
– Он смеется над нами, – вполголоса проговорил он дяде. – Это обида для Речи Посполитой.
– Молчи, молчи! – испуганно остановил его Кисель. – Ты можешь испортить все дело. Не все ли равно, где будет происходить аудиенция?
– Но ведь это унижение! – настаивал молодой человек. – Мы будем играть жалкую роль в глазах черни, в присутствии иноземных послов.
– Что же делать? – отвечал Кисель. – Мы теперь в лагере Тамерлана и зависим от его каприза.
После обеда несколько казаков предложили послам отвести их на квартиры.
– Как! – удивился Кисель, – разве мы будем жить не вместе?
– Пану гетману угодно разместить вас в разных частях города, –отвечали казаки.
– Но зачем это? – с сердцем заметил хорунжий. – Нам вместе веселее.
– Вероятно, пан гетман не желает, чтобы паны часто ходили друг к другу в гости, – сказал один из провожатых.
– Это ни на что не похоже! – горячились молодые паны. – Мы не пленники!
– Что ж такое, – успокаивал Кисель, – не все ли равно, где жить?
Но оказалось не совсем все равно, так как к послам были приставлены провожатые, и они не могли видеться без того, чтобы об этом не узнал Хмельницкий. Под предлогом охраны казаки следовали за ними всюду, и не могли в присутствии их ни о чем совещаться.
