поутихнут, сам свезу тебя в бурсу; пока же поедешь домой, поживешь в Суботове.
Действительно, на другой же день, как только гетман снял с Тимоша допрос, Богдан послал его в Суботово, не дозволив ему даже повидаться с Павлюком, находившимся в качестве пленника при войске.
Часть II
СТЕПНОЙ ЖЕНИХ
I
У канцлера
Стояла тихая погожая весна 1646 года. Сады Варшавы цвели и благоухали. По одной из главных улиц ехал знакомый нам сотник Богдан, а рядом с ним молодой статный казак, в котором трудно было узнать маленького неуклюжего Тимоша.
– Как долго ты не ехал! – говорил Тимош. – Мы тебя ждем целую неделю! Король не раз присылал о тебе справляться; все полковники уже съехались.
– Нельзя было, Тимош, никак нельзя было. Французы народ хитрый; переговоры с ними вести куда как было трудно, а своих мне тоже не хотелось обидеть; из-за каждого гроша торговались... Ну а у вас что нового? Ты из Брод?
– Нет, домой заезжал.
– А что дома? Все здоровые, что дивчата, что Марина?
– Что им делается, – лаконически отвечал Тимош. – Вот в Бродах, татко, так новости: пан коронный гетман умер.
– Что, кто? – в испуге переспросил Богдан.
– Да пан гетман.
– Ведь он недавно женился?
– Женился, – подтвердил Тимош, – такой добрый, веселый был, да вдруг взял и умер.
– Вот что не добре, так не добре! – в раздумье проговорил Богдан. – Теперь и нам, сынку, хуже станет.
– Теперь подстароста Чаплинский всем распоряжается.
– Эх, не добре! – с досадой проговорил Богдан. – Надо мне скорее на поклон к новому старосте явиться. Где он теперь?
– Здесь, в Варшаве. Я с ним и приехал. Как ты мне велел, так я и сделал; академию кончил и приехал тебя встречать.
– Слышал, слышал про твои успехи в науках. Ректор не раз мне на тебя жаловался, – с укоризною заметил Богдан. – В дебошах ты был первым, а в науке чуть не последним. Не по-моему это, сынку! Я в юности учился хорошо, зато и теперь от панов почет.
Тимош смутился.
– Никак нельзя было учиться, татко; без бурсацких набегов и шалостей чем бы бурсаки и живы были? Академия бедная, живи впроголодь да еще долби латынь; тут никакая наука впрок не пойдет!
– Ну, добре! Что прошло, того не воротить, – махнув рукою, сказал Богдан. – А теперь не до науки. Что слышно в Варшаве? Зачем король казаков требует?
– Слухи разные ходят, а наверное никто ничего не знает. Говорят, хочет послать на турок.
– Вот что! – протянул Богдан. – Ну а кто из полковников приехал?
– Нестеренко, Барабаш, Ильяш.
– Ильяш-то, вот это плохо! Кто его подсунул?
– Известно кто: покойный коронный гетман. Ведь он у него чуть не первым лицом был!
– А разве пан гетман тоже стоял за войну с Турцией?
– Как же! Он да пан коронный канцлер, да итальянцы.
– Какие итальянцы?
– Да разве ты не слыхал? – с удивлением спросил Тимош. – Все это дело затеял венецианский посол, а ему при дворе помогает секретарь молодой королевы, весь двор оплели.
– Гм! – в раздумье проговорил Богдан. – Надо принять это к сведению. Надо сегодня же повидаться с паном коронным канцлером.
– Пан канцлер теперь сильно занят, – заметил Тимош.
– А что?
– Выдает дочь замуж.
– За кого?
– За молодого Калиновского.
– Эге-ге! – протянул Богдан. – Значит, теперь пан воевода в польные гетманы проскочит; надо к нему забежать. Ну а другие паны согласны с королем?
– Никто еще ничего не знает. Пан канцлер со своими итальянцами, как вьюн, вьется.
– Да ты, може, брешешь? – с недоверием возразил Богдан. – Если никто не знает, так откуда же ты-то узнал?
– Так ведь я не пан, а казак. Панам знать не должно, а казакам можно. С польным гетманом уже снеслись, листы приповедные готовы, только печать приложить.
– Уж если до этого дошло, то не может быть, чтобы никто из панов не знал? – недоверчиво возразил Богдан.
– Вчера я слышал, что пронюхал про это великий канцлер литовский.
– Ну и что же?
– Не знаю. Говорят, едет сюда.
– А еще кто здесь есть?
– Да все почти: и Радзивиллы, и Сапеги, и Любомирские, и Вишневецкие, и Опалинские; про нашего старосту я уже тебе говорил; пан Калиновский, конечно, здесь, а пан Потоцкий на днях приедет.
– А когда назначена свадьба?
– Недели через две, в двадцатых числах мая.
Всадники подъехали ко дворцу великого канцлера, где Богдан рассчитывал найти временный приют. Только что успели они отдохнуть с дороги, как уже пан канцлер прислал за ним своего пажа. Богдан наскоро умылся, оделся и стал подниматься по широким лестницам дворца в рабочий кабинет канцлера. Пан Оссолинский любил роскошь; он щеголял ею перед родовитыми панами, перед которыми невольно чувствовал свое ничтожество.
Богдан смело и уверенно шел по мозаичному полу, покрытому дорогими коврами; он с удовольствием посматривал на драгоценные бронзы, прекрасные картины, преимущественно итальянских мастеров, и мраморные статуи, выглядывавшие из темных ниш большого зала. Дав знак лакею не следовать за ним, он с уверенностью человека, знающего все ходы и выходы в канцлерском дворце, прошел длинную анфиладу парадных комнат, завернул в коридор и смело постучал в дверь.
– Войдите! – послышался голос канцлера. Богдан отворил дверь и очутился в небольшом кабинете с массивным письменным столом и высокими шкапами, заключавшими в себе обширную библиотеку канцлера. Пан канцлер кивнул ему головой на его низкий поклон и знаком пригласил его сесть. Они совещались часа два. Наконец, вставая в знак того, что аудиенция кончена, пан Оссолинский сказал:
– Пан сотник, конечно, остановится у меня и воспользуется моим гостеприимством. Аудиенция у короля состоится на днях, а затем я попросил бы пана сотника и его товарищей выждать окончания переговоров. Наше дело трудное; надо еще склонить панов, а к этому представляется теперь удобный случай, так как вся именитая Польша съедется на бракосочетание дочери моей Урсулы с паном Самуилом Калиновским.
– Осмеливаюсь поздравить пана коронного канцлера с семейным торжеством, – с низким поклоном проговорил Богдан, – и приношу ему мою почтительную благодарность за его милость, но я здесь не один, мне навстречу выехал сын мой Тимош.
– А! – протянул Оссолинский. – Это тот бедовый запорожец? Ну что ж, пусть потрется между панами, это послужит ему в пользу.
– Не смею ослушаться пана великого канцлера, – проговорил Богдан нерешительно и снова низко поклонился, – но мой птенец еще истый бурсак и совсем не был в образованном обществе; боюсь, что он будет плохим гостем вашей светлости.
