сколько и папаша, только богатым и веселым. Неизвестно, сыграл ли какую-нибудь роль в уголовном деле, только дело закрыли за недоказанностью, и Груша оказался на свободе. С тех пор и был всегда веселый, богатый и блюдущий здоровье.
– Откуда тебе известно? – механически задал вопрос Цунами, понимая, что тот и под пытками не расскажет. Если, конечно, не больно пытать.
Груша прислонил холодное стекло ко лбу и пропустил вопрос мимо ушей. Зато заладил свое:
– Никого лишнего. Ты, я, Унгури, Батя, Кишлак, ну, разве что Рваный. Он крепко «встал на бабки», и из Питера – Вейко. Человек надежный, всегда нашу сторону держит. Да ты сам знаешь. Потом еще…
– Хватит, – остановил его Цунами. – Ты никак колхоз решил организовать?
– Так ведь сумма-то какая, Толя, дух захватывает!
– Ничего. Возьмем в банках кредиты на подставных лиц. Справимся. Увидишь Вейко, передай, что интересуюсь контактом с ним. А откуда возник Рваный?
Груша снова сделал вид, что не расслышал, и попросил еще воды.
На крик Цунами появилась Галина с целым графином, который поставила на мраморный низкий стол и скрылась за пальмами. Груша пил, пил и одним глазом наблюдал за Цунами. Он знал, что с Рваным недавно произошел конфликт, и хоть тот и был вором в законе, отношение к нему резко изменилось. Он ушел в политику и стал постоянно маячить на телеэкране. Когда же ему намекнули, что нехорошее это дело – светиться как какому-нибудь певцу-петуху, Рваный послал всех и еще по «ящику» выступил как ярый борец с преступностью. Рот ему не решились заткнуть, но перестали приглашать на сходки, а последний раз, когда выяснилось, что он участвовал в короновании не по заслугам, а за бабки, и вовсе едва до стрельбы не дошло. Цунами, чтивший неписаный закон, перестал поддерживать с ним отношения.
– Я тебя про Рваного спрашиваю.
– Ну, Толя, что значит, откуда возник? Включи телевизор – и сам увидишь.
– Что, прямо из «ящика» о своем участии сообщил? Груша мялся. Не потому, что боялся признаться, а потому, что знал – Цунами все равно не поверит.
– Заезжал я в «Розентол», а он там на какой-то презентации верховодил…
Цунами ничего не ответил. Понял, откуда до Груши долетели сведения. Их сообщил Рваный. Что ж, стало быть, даже такие киты – и те пасти разинули.
– Коли случайно с ним встретишься, так и передай, что лично я не возражаю. А что скажут остальные – не мое дело.
Груша расплылся в улыбке. Дело, ради которого он притащился через весь город, улажено, можно и в бассейн залезть.
– Воду в бассейне хлорируешь?
– Нет. Я ионизирую, – серьезно ответил Цунами.
– Ну, тогда, пожалуй, нырну.
Груша встал и пошел в другую сторону. Поблуждал между пальм в бронзовых кадках, прошел через несколько арок и вернулся к дивану, на котором сидел Цунами.
– Черт, опять ты! – дернулся он в сторону.
Цунами встал, проводил его к бассейну и ушел одеваться. Предстояло сделать самое трудное – заставить поверить Батю. Хотя то, что клюнул Рваный, значительно облегчало дело.
Когда Александр Сергеевич Манукалов прослушал у себя в кабинете записи разговоров своей жены с приятельницами из дамского салона, он впал в депрессию. Сидел за столом и тупо глядел в потолок, оказавшийся в каких-то желтоватых разводах. За годы их совместной жизни Инесса не давала повода беспокоиться о ее личных делах. Все замыкалось на магазинах, тряпках, машинах и в последнее время – на игре в рулетку. Манукалов предполагал, что она, как и все вокруг, пытается заниматься мелким бизнесом, но не придавал этому значения. Инесса гораздо реже стала жаловаться на отсутствие денег, чем значительно облегчала ему жизнь. И вот надо же, засек собственную жену не на какой-нибудь спекуляции, а на участии в авантюре, затрагивающей интересы государства. Одного этого достаточно, чтобы Александр Сергеевич положил погоны и остался без работы. Там явно пахло уголовщиной, а это уже суд, срок, конфискация имущества. При всей злости на Инессу он все же не желал бы видеть ее за решеткой.
Еще раз включил кассету и, прослушивая ее, мучительно думал, как поступать дальше. Можно, конечно, сыграть роль Павлика Морозова или Любови Яровой и передать пленки по инстанции. Но ведь, кроме Инессы, там в заговоре участвуют Алла Константиновна и другие зубастые бабы. Поднимется такая буча, что вместо благодарности от начальства Манукалов в лучшем случае получит понижение в должности. Но и утаивать такой компромат невозможно…
Первым делом хотел позвонить вице-премьеру Суховею и дать прослушать кассету. Это была бы хорошая месть за тот прием, который он ему оказал. Но Манукалов остудил свой пыл. Суховей от испуга может натворить глупостей, потом во всем обвинить самого Александра Сергеевича… Пожалуй, единственный человек, способный протянуть руку помощи, – это не кто-нибудь, а Столетов, который наверняка через информаторов уже получил кое-какие сведения.
Манукалов тяжело вздохнул и поднял телефонную трубку.
– Ну, наконец-то! – услышав его голос, обрадовался Геннадий Владимирович. – Я уж хотел за тобой посылать. Что? Горячо – аж жжет?!
– Горячо…
– Часикам к семи заезжай, и махнем на дачу… чайку попьем.
Как ни странно, но после разговора со Столетовым по телефону Александр Сергеевич почувствовал некоторое облегчение. И даже, насвистывая старую эстрадную мелодию, почувствовал прилив оптимизма. Раз уж Инесса Геннадиевна влезла по уши в дерьмо, придется вытаскивать ее за волосы, не обращая внимания на крики. Во-первых, нужно вокруг создать полный вакуум. Порушить все связи и незаметно изолировать от дружков и приятельниц. Манукалов не сомневался, что мозгом всей авантюры является
