В таком состоянии нашел Кишлака приехавший для серьезного разговора Цунами. Озабоченно выслушал рассказ Скрипача о пожаре и решил остаться. Мало ли что Кишлак мог еще натворить! Вместе со Скрипачом они перенесли его в люкс и положили на постель.
Кишлак бредил афганскими переживаниями.
– Через час оклемается, – предположил Скрипач. – Побудешь с ним? А то мне нужно ребят проверить.
– Объявил сбор?
– Ну да. Полный. Переходим на военное положение.
– Погоди. Поговорю с ним, может, отменит.
– Хорошо бы. Чего в такую жару заводиться? Видишь, Рваный против нас ОМОН вызвал.
– Он? – не поверил Цунами.
– А то кто ж?
– Нет. Не посмел бы. Сами приехали после того, как вы подожгли его машину. Кто ж такие вещи среди дня, да в самом людном месте?
– Гадом буду, он! Чего ж ОМОН заместо пожарных стал приезжать?
– Решили, диверсия какая-нибудь. Он же их сам и успокоил. А то бы всех повязали, – убеждал Цунами, но все больше склонялся к мысли, что Рваный на самом деле мог такое устроить. Но такое уже значило «западло».
Скрипач ушел. Кишлак метался по постели и выкрикивал боевые команды. Цунами прикрыл дверь, включил телевизор и развалился на диване. После удачного покушения на Грушу он все чаще задумывался о Курганове. Довольно редкий экземпляр. Ничем не похож на блатную шелупонь. Чувствовались в нем зрелая сила и полное безразличие к жизни. Когда он явился с Вениамином впервые, Цунами решил, что парень еще во власти зоны. Уж больно неуверенный у него был взгляд.
А сейчас приятно посмотреть ему в глаза. Такой не дрогнет. В отличие от Кишлака Курганов умел мыслить перспективно. Кишлак, наоборот, быстро реагировал на сиюминутное, точно ориентировался в обстановке, но дальше вечерней дозы «дури» не загадывал. На сегодняшний день сравнивать их было бессмысленно. Кишлак – сила, готовая растерзать любого попавшегося на его пути человека. Сила эта опирается на бешеный темперамент Кишлака и на гигантские деньги, полученные им от рэкета. Хотя и рэкетом это нельзя назвать. Просто наезжал на фирму или банк и уничтожал дотла. Но настоящего будущего за Кишлаком не проглядывалось, а Курганов весь устремлен в завтрашнее утро. Он, как молодой лев, кидался от избытка сил, не раздумывая, лишь бы подразнили добычей. Коли выживет, Цунами протянет ему руку. Так он решил, глядя на экран телевизора и не видя, что там происходит.
– Скрипач! Скрипач! Мать твою! Скрипач! – раздался ор Кишлака часа через полтора.
Цунами вошел в спальню. Тот вылупил на него свои бесцветные глаза.
– Чего кричишь?
– Ты откуда? – растерялся Кишлак.
– Пришел проведать.
– С какого бодуна? Я не ранен и не болен. Нечего меня проведывать. Или боишься, что Рваный меня пристрелит? Так зря… Завтра устрою такую охоту на волков, что и в кабинетах МУРа не спасется.
– Отряд собираешь?
– Да. Человек пятьсот для начала. А там, глядишь, и пополнение наберу.
– Потому-то я и пришел.
– На мою сторону, значит?
– Не имею права. Совет решил между вами не встревать.
– И не надо. Знаешь, когда теперь успокоюсь? Когда увижу вас всех по ящику идущими за обалденным гробом из красного дерева. А кто будет в гробу – догадайся!
– Нетрудно. Только мыслю в данной ситуации несколько по-другому…
– Насрать! – Кишлак слез с постели и, пошатываясь, принялся одеваться. Но, не попав ногой в штанину, отбросил джинсы и поплелся в ванную, где, постояв под холодным душем, обмотался полотенцем и пошел в комнату. Увидев работающий телевизор, заорал:
– Выключи эту гадость!
Цунами спокойно выдернул штепсель.
– Пить будешь? – немного успокоившись, спросил Кишлак.
– Поговорить надо.
– Мне это необходимо, чтобы не курить «дурь». Мозги лучше всего прочищать джином или виски.
– Тогда виски.
Кишлак снял трубку телефона и набрал наугад несколько цифр.
– Эй, это Кишлак. Виски, лед и орешки – мигом в номер. – И, бросив трубку, испытующе посмотрел на Цунами. – Груша – твоя работа?
– Нет. Его убил посторонний. Случайное совпадение.
– Бывает, – согласился Кишлак и вспомнил детскую загадку: – Висит Груша – нельзя скушать… Вот ведь как – он думал, что нельзя, а оказалось, можно.
